Название: Ветер есть всегда
Артер: Котокто
Автор: /Melissa/
Бета: Levian
Жанр: Drama, Angst
Рейтинг: PG-13
Персонажи: Азазель/Риптайд
Размер: 8118 слов
Примечание: продолжение фиков «С первого удара» и «Там, где моё место». Знакомство с предыдущими фиками не обязательно.
Предупреждение: искажение некоторых исторических фактов
Дисклеймер: Все герои принадлежат Марвелу.
| Смотри на меня, и я буду жив, И день будет долог и светел, И город растает вдали. Лишь только дорога и свет от небес и земли… Будь рядом со мной, Не дай мне упасть. |
Машина времени, «Не дай мне упасть»
Пролог
Скрипнула кожа кресла. Магнето задумчиво побарабанил пальцами по подлокотнику, словно ожидал, что ещё может сказать Азазель. Однако сам промолчал.
— Я подумаю, — вздохнул Азазель. Их беседы всегда заканчивались одинаково, разве что в этот раз он не хотел задерживаться слишком долго и думал уйти до полуночи.
Он не успел, часы стали мерно отщёлкивать двенадцать. Словно монеты падали в чашу, отмеряя последние мгновения уходящего дня. А может, металлические капли, ровно, размеренно, одна за другой, китайской пыткой, чтобы он рано или поздно принял решение. Иначе зачем приходил?
Магнето поднялся, чтобы проводить его, и в очередной раз повторил, что не торопит и готов ждать, сколько нужно. Хотя оба знали, что Азазель вернётся сюда уже через пару дней.
— Мы, мутанты, должны держаться вместе, ты это понимаешь. Не пропадай, — улыбнулся Магнето на прощанье, а потом вдруг взмахнул рукой, останавливая его. Но сразу же отрицательно покачал головой — передумал.
— Даже сейчас я скажу, что это того стоило, — ответил Азазель и упрямо повторил, больше для себя, чем для Магнето: — Я подумаю над твоим предложением.
Он поморщился, когда услышал в своих словах горечь. Пора бы привыкать, что теперь ему придётся решать только за себя: и то, на кого он — один — работает, и то, как он дальше — один — будет жить. Мнение Риптайда больше не имело значения.
Азазель бросил взгляд на часы и подумал, не воспользоваться ли хотя бы сегодня неизменным гостеприимством Леншерра, но почти заставил себя переместиться в их с Риптайдом квартиру. До недавнего времени в ней всегда чувствовался невесомый, прозрачный и по-горному свежий ветер, теперь же — только затхлость. Возвращаться не хотелось, однако в чём Азазель отличался от теперь-уже-не-напарника: он умел всё доводить до конца.
Сейчас ему нужно было решиться и расстаться с Риптайдом окончательно. Даже если бы это не помогло воскресить огонь, никто не имел права запирать ветер.
***
Как Риптайд и думал, Азазель обнаружился в кабинете. Кабинет. Смешно, но когда несколько лет назад Риптайд обозначил пока ещё пустую комнату именно так, Азазель смотрел на него с издёвкой, а потом ещё пару дней называл «боссом». Однако позже сам облюбовал её, лично выбирал по каталогу книжные шкафы, предложил добавить пару кресел, а потом и вовсе почти с гордостью стал называть библиотекой. (Что не мешало комнате в представлении Риптайда оставаться именно кабинетом.)
Риптайд ухмыльнулся, увидев, что Азазель читает, откинувшись в кресле и закинув ноги на стол. Туфли остались на полу, но сама поза Азазеля… Кто из них играет тут в важного босса, а?
— Держи, — позвал он и, когда Азазель поднял глаза от книги, кинул ему яблоко. Красное, а не зелёное, но отчего-то других в овощном не было.
Азазель кивнул в знак благодарности и, с хрустом откусив от яблока, снова углубился в чтение. Риптайд пригляделся и на миг испытал привычное и чем-то нравящееся ему чувство зависти: книга была на испанском. Он сам русский быстрее забывал, чем учил, но хотя, может, это просто из него учитель был лучше, чем из Азазеля.
Риптайд кинул на стол свежую газету и журналы и качнулся с пяток на носки, задумчиво оглядывая полки. Книги, книги, книги… Нет уж, к чёрту!
Проигнорировав вопросительный взгляд Азазеля, он прошёл в дальний угол и присел к сейфу. Семьдесят три вправо, центр, пятнадцать влево, центр, семь влево, центр, двадцать пять… двадцать пять…
— Что ты там делаешь?
— Видел вчерашнюю газету?
Азазель не ответил, лишь отложил книгу и, потянувшись, достал из самого низа стопки вчерашнюю «Нью-Йорк таймс». Шуршание страниц сказало Риптайду, что Азазель пролистывал её, сам же он недовольно смотрел на цифровой замок.
— Двадцать пять влево или вправо? — сдался он.
— Влево, — ответил Азазель. — Что я должен найти?
Двадцать пять влево, центр, сорок вправо, центр. С тихим щелчком замок открылся.
— Паровоз на первой странице, — удовлетворённо ответил Риптайд и достал из сейфа пистолет.
Нормальные люди, думая о пожаре, наводнении или любом другом апокалипсисе местного масштаба, всегда готовят пачку документов, с которой можно выскочить на улицу. Для них же с Азазелем важнее было, чтобы в их отсутствие случайно залезший в квартиру грабитель унёс бы что угодно, кроме трёх паспортов Риптайда, запасного оружия, денег на экстренные расходы и разрозненной пачки телефонов и адресов, которые они не рискнули доверить ни одной банковской ячейке. К тому же, да, в силах Азазеля было переместить и сейф, они специально пробовали.
Азазель молчал, Риптайд догадывался, что он читает продолжение статьи где-то в середине номера. Самое важное всё равно было на передовице, но Азазель — иначе бы он не был Азазелем — прочитал всю статью. Полуторавековой юбилей первого паровоза, путь следования по Тихоокеанскому побережью, из Южной Каролины через четыре штата в Нью-Йорк. Банкет, конечно же. Благотворительная — куда уж без неё — акция. И торжественная передача «юбиляра» в дар музею.
— «Лучший друг Чарльстона»? — спросил Азазель, но недоумение сразу же сменилось интересом: — Сколько заплатят?
— Нисколько, — не сдержал ухмылки Риптайд и передёрнул затвор. Было странно ощущать в ладони не переменчивый мнимый вес закручивающегося воздуха, а жёсткую тяжесть оружия. Навыка он старался не терять, но чувство некоторой нереальности в первые секунды испытывал всегда.
— То есть? — спросил Азазель, складывая газету.
Риптайд вытащил из сейфа патроны и, подумав секунду, второй пистолет. Охрана на мероприятии такого масштаба должна быть точно.
— Тебе что-нибудь говорит имя Ронни Биггза? — он бросил взгляд на Азазеля, тот покачал головой. — Тогда считай, что я просто хочу исполнить одну свою детскую мечту.
— Совсем от скуки с ума сошёл? — поднялся из-за стола Азазель и, вместо обычного предложения связаться с Биллом насчёт работёнки, добавил совсем неожиданное: — Мы всегда можем вернуться к Магнето.
Риптайд поморщился:
— Опять играть в песочке?
— Не начинай снова. Если ты не можешь оценить его политику, то…
— Ты тоже не начинай, — огрызнулся он. За последний месяц Азазель уже второй раз предлагал вернуться, и Риптайда это ничуть не радовало. Работать на всех и одновременно ни на кого, быть всего лишь наёмниками ему нравилось намного больше, чем заигрывать с Ксавье, правительством Штатов и ООН.
Он перевёл взгляд на хмурого Азазеля и чуть улыбнулся.
— Ты не понимаешь, это самый первый паровоз, раритетнее некуда — национальное достояние США. После Афганистана ты должен первый хотеть оставить свой след на их истории.
Показалось, или в этот раз он и впрямь умудрился задеть Азазеля? Риптайд осёкся, положил второй пистолет на крышку рядом с первым и подошёл к напарнику.
— Это моя мечта, — сказал он вполголоса и осторожно, словно боялся, что Азазель вмиг исчезнет, взял его за локоть. — Это самый первый, настоящий паровоз, — повторил он, — его отреставрировали и…
— Зачем пистолеты?
«Смести поезд с путей — дело нескольких секунд», — прозвучало без слов.
Риптайд мысленно вздохнул. Самая тяжёлая часть разговора.
— Способности — это неспортивно. Хочу сделать всё, как надо. Напасть, перебить охрану и захватить. Как в вестернах, знаешь, чтобы всё по-честному. Я — и они. А тебя прошу помочь мне лишь попасть внутрь или на крышу. Дальше я сам.
— Совсем без способностей?
— Совсем.
— Это самоубийство, ты не стрелял…
— Это не значит, что я разучился!
— Всё равно безумие.
— Отлично, — выдохнул Риптайд. — Я всё сделаю сам.
В конце концов, это была именно его мечта. И, как в миг, когда он увидел громкий заголовок, он сам решил, что не упустит такого шанса, — так единолично он и сработает. Работал же, ещё до того, как Шоу (ублюдок, конечно, но умный ублюдок) поставил его в пару с Азазелем.
Он пару мгновений продолжал смотреть в лицо Азазеля, не словами, а взглядом прося его уступить, но в итоге убрал ладонь с его руки. Когда-то давно он не постеснялся бы воспользоваться тем, против чего тот редко мог устоять: напористо поцеловать, зарыться ладонью в густые тёмные пряди, второй ладонью скользнуть по спине, огладить, чуть сдавив пальцами, хвост, прижать Азазеля к стене, втиснуть колено между ног, требуя, настаивая, шантажируя. Но не теперь: слишком уж беспристрастно было зеркало, отображая их ровесниками. И если Азазелю повезло с мутацией, Риптайд старался не задумываться, что будет дальше, когда его сорок пять превратятся в пятьдесят пять, а дальше, может, и в шестьдесят пять. А у Азазеля разве что седины станет больше на висках.
Риптайд уже дошёл до двери, когда его в спину догнал вопрос:
— Когда выходишь?
Он не стал оборачиваться. Как всегда после мыслей о возрасте, настроение было препаршивейшим.
— Утром. В десять поезд до Филадельфии, дальше как-нибудь до моста через…
— Скулкил, я прочёл. Всё, значит, продумал?
— Да.
— И когда только успел? — проворчал Азазель, и Риптайд против воли улыбнулся. Он надеялся, что Азазель этого не видит. Пока ничего не оговорено, передумать тот мог так же быстро.
— Поможешь?
Он не вздрогнул, а лишь вопросительно посмотрел в лицо Азазеля, возникшего прямо перед ним. Тот выглядел недовольным, сам же Риптайд старался не слишком выдавать, насколько доволен он сам.
— Спасибо, — ответил он на гримасу. А потом неуверенно улыбнулся, когда Азазель положил ладонь ему на затылок и заставил чуть наклонить голову.
— Упрямый идиот, — выдохнул тот и, будто в пародии на бодающихся быков, прижался лбом к его лбу.
Зеркало зеркалом, а рядом с Азазелем Риптайд всегда ощущал себя так, будто ему до сих пор двадцать пять. Способность у того и вправду была редкой.
***
Декабрь в этом году выдался на удивление тёплым. Сумрачным, дождливым, но тёплым, словно природа извинялась за такое же серое лето.
Риптайд повёл пальцами, гася порыв налетевшего ветра, и подышал на замёрзшую ладонь. Он и забыл, каково это — сидеть в засаде зимой. В Штатах они работали редко, масштабной работёнки здесь практически не попадалось, а может, здесь просто было больше чистоплюев, не желавших нанимать мутантов. Подробности знал только Билл, их связной, и, скорее всего, Азазель, Риптайду же зачастую было наплевать.
Единственное, на что ему сейчас было не наплевать, — на то, что поезд задерживался. Или и вовсе пошёл по другому пути, что было бы особенно нежелательно. Риптайд пожалел, что не оделся теплее, но бросил взгляд на хмурого с утра Азазеля и промолчал.
Серые тучи плыли по небу, тяжёлые, насупившиеся, будто злились на синоптиков, пообещавших на Рождество мокрый снег. Под их недовольным взглядом, казалось, даже сохранившие листву деревья выглядели такими же жалкими и тощими, как их ощипанные стервой-осенью собратья. Про телеграфные столбы и говорить было нечего: их ровные зубья словно скреблись в брюхо небу, не то потому, что унизительно выпрашивали хотя бы малую долю того самого обещанного снега, не то просто потому, что в этой серой, забытой всеми богами равнине заняться было больше нечем.
Риптайд не любил снег (а уж Сибирь и вовсе запомнил как обжигающе белый, ослепляюще холодный кошмар), однако дождь на Рождество был бы совсем не к месту.
«Что-то в мире не так, если небо плачет, когда надо радоваться», — любила приговаривать когда-то мать и постоянно норовила то стереть с щеки Яноша капельку грязи, то пригладить волосы, то поправить майку, словно каким-то чудом та станет чище или хоть немного новее. Он не любил этих глупостей, норовил сбежать обратно на улицу, а потом так получилось, что забыл почти всё, кроме глупой присказки и самого ощущения выскобленных стиркой шершавых рук и внимательных светлых, не таких, как у него, глаз.
— Ты правильно рассчитал?
Риптайд поморщился, не отводя взгляда от приближающегося поезда. Пассажирский — нет, не то. Конечно, он правильно рассчитал.
— Мы не могли его пропустить, — отозвался он на мысли Азазеля, которые не составило бы труда угадать. — В Филадельфии его ждут к четырём, а мост он в любом случае должен проехать.
— Как скажешь.
Риптайд искоса поглядел на Азазеля и придвинулся чуть ближе. Со вчерашнего вечера тот вёл себя так, словно Риптайд снова прищемил ему хвост дверью: никакой явной злости, никакой мести, лишь угрюмое сдержанное молчание.
— Слушай! Что не так? — возмутился он. — Это поезд, пусть и антикварный, но всего лишь поезд. Вряд ли тут будет охраны больше, чем у того шейха! Или ты из-за денег? У нас этих денег столько, что…
— Да не из-за денег я, — нахмурился Азазель. — Не нравится мне всё это. Паровоз, не применять способностей, мечта твоя. Я же вижу, что тебе скучно.
— Если вернёмся к нему, то уже навсегда, — резко сказал Риптайд. — И если ты не забыл, мы и твою мечту тоже исполняем, — с издёвкой заметил он и кивнул на шляпу-котелок в руке Азазеля.
Сегодня утром он проснулся поздно. Даже не утром, а почти днём — до полудня оставалось минут двадцать. Но если обычно Риптайд был благодарен, что Азазель сумел его не разбудить и дал отоспаться, сегодня он был зол. Торопливо бреясь и мысленно «призывая» куда-то свалившего Азазеля всеми доступными ему матерными словами (включая и немногочисленные русские), он всё думал, что тот нашёл самый лёгкий способ отказаться от обещания: дал ему проспать.
Всё оказалось намного неожиданнее. Когда Риптайд услышал хлопок, он так и выскочил из-под душа с мокрыми волосами и наспех обернувшись полотенцем; и в первый момент не понял, что это Азазель делает у трюмо.
Тот редко красовался перед зеркалом, но сейчас это выглядело именно так.
Вода с волос противно стекала по спине, а Риптайд непонимающе смотрел на напарника, который с недовольной, заметной лишь ему гримасой отложил «котелок» и взял тёмно-серую федору, а потом поморщился и сменил её на другую, чуть светлее. Азазель никогда не носил шляп, вообще никогда.
«Ты всегда мечтал ограбить паровоз, — ухмыльнулся ему тогда Азазель через зеркало. — А я всегда хотел быть гангстером. А какой же гангстер без шляпы?»
Риптайд, отлично зная, что Азазель не жалует огнестрельное оружие, машинально напомнил про такой же обязательный «Томми», но сейчас он бы и не вспомнил свою шутку. Потому что в тот момент испытал такое облегчение, будто для него этот паровоз в самом деле был вопросом жизни и смерти.
И, похоже, он таковым и станет, потому что Риптайд уже не чувствовал спины, а пальцы в перчатках замёрзли настолько, что он нет-нет, да пропускал и не успевал загасить порыв холодного ветра.
Последняя попытка поговорить так и повисла тяжёлым молчанием. О чём бы мрачно ни размышлял Азазель, он, наверное, тоже понимал, что второй раз приходить к Магнето, чтобы потом снова уйти, — это не дело, профессионалы так не поступают. А своим авторитетом, особенно в глазах сильных мира сего, он дорожил побольше Риптайда. И если с Магнето ещё как-то можно было договориться, репутацию в глазах «Братства» они испортить не имели права.
Риптайд поёжился, снова стянул перчатку и подышал на пальцы. Новый состав, и снова не то — грузовой. Они стояли достаточно далеко, ярдах в двухста, но даже отсюда слышен был лязг и грохот, с каким рыжая, ржавая на вид «гусеница» ползла к мосту. Как же тащится! Давай, сваливай уже!
— Пальто принести? — негромко сказал вдруг Азазель.
Риптайд вздрогнул, когда, не дав надеть перчатку обратно, Азазель перехватил его пальцы. Своими, такими тёплыми, что, казалось, будто он всё-таки наврал и на самом деле несёт в себе крупицу адского пламени.
— А?.. Да, если тебе несложно.
Наверное, он выглядел сильно замёрзшим, потому что Азазель даже не усмехнулся в ответ на его торопливую фразу, а лишь смурно пронаблюдал, как Риптайд вытаскивает из карманов плаща пистолеты. А потом забрал плащ и исчез.
Без Азазеля ветер как будто бы чуть ослаб, но тот вернулся слишком быстро, чтобы Риптайд смог понять, так ли это. А Азазель ведь тоже замёрз, если заодно и сам оделся. Риптайд усмехнулся этой мысли и забрал у напарника пальто. Он бы взял другое, потеплее: кто знает, сколько им ещё тут торчать, — но сам просить не хотел.
— У тебя в кармане были какие-то письма. Я выложил на стол, — заметил Азазель.
Риптайд мысленно хлопнул себя по лбу. Забыл, чёрт, с этим поездом всё на свете забыл. Азазель ни о чём не спросил, но в этот раз молчание было не угрюмое, а чуть любопытное. Если это поможет, можно и рассказать.
Не зная, с чего начать и стоит ли вообще это делать, он засунул перчатки в карман, шагнул ближе к Азазелю и запустил ладони под его плащ, не дав его застегнуть. Азазель вопросительно хмыкнул, Риптайд же с вызовом посмотрел на него в ответ и придвинулся вплотную — толку от пальто, если он сначала не согреется? А на продуваемом всеми ветрами холме, прикрытые бетонной опорой столба, они всё равно не могли привлечь ничьего внимания.
— Помнишь длинный шрам у меня ниже локтя?
Азазель чуть нахмурился, но кивнул.
— Их было пятеро. Мы играли в прятки, и я упал со скалы.
Прошлое, которое он не любил вспоминать и которое, что скрывать, мало кому было интересно, от нескольких произнесённых слов стало почти реальным. Неосознанно гладя пальцами пояс брюк, прощупывающийся под пиджаком, он будто снова проверял, надёжны ли каменные выступы, ощущал и радостное возбуждение, и страх, и упрямое стремление всё-таки добраться до вершины, где его точно никто не найдёт — никто-никто: туда невозможно было залезть, все уже пробовали.
— Тебя столкнули?
Риптайд усмехнулся — ага, позволил бы он кому-нибудь себя столкнуть, — отрицательно покачал головой и потёр замёрзшую щеку о плечо Азазеля. Кожа загорела и зачесалась, будто на неё плеснули кипятком.
— Сам сорвался. Тогда я впервые почувствовал ветер. — Он провёл ладонями от поясницы вверх, к лопаткам. Плотная ткань раздражала ещё не отогревшиеся, чувствительные пальцы, но, он знал, под ней был гладкий шёлк жилета. Одежда Азазеля была под стать хозяину. Словно пустынный смерч: шершавый, полный песка и оттого чуть раздражающий, но всё равно гибкий, тёплый, послушный его прикосновениям. — И вот с тех пор… ну с того момента, как я смог себе это позволить, я отправляю пять писем… Там просто деньги, сначала пара долларов, потом десять, сейчас пара сотен. Как награду, а может, благодарность… Они никому не рассказали. Не знаю, просто мне нравится это делать.
Он сбился. Озвученная, привычка стала выглядеть откровенным чудачеством.
— И ты следишь, где они живут? Эти пятеро? — удивился Азазель, и Риптайд рассмеялся ему в плечо.
— Шутишь? Нет, конечно. Даже если там совсем другие люди… Понимаешь, — он ухмыльнулся, — любой, кто живёт в этой дыре, пожалеет, если вдруг на очередной Новый Год не получит этих денег. Может, поэтому мне это и нравится. Я здесь — они там.
Он упрямо посмотрел на Азазеля и с неохотой вытащил одну руку, чтобы поправить упавшую на глаза прядь. Ветер, послушный его жесту, снова утих.
— Понятно.
Азазель больше ничего не сказал, а только скользнул хвостом под полу своего плаща, затем поелозил и прошуршал им под пальто, а потом и вовсе обвил ногу Риптайда и пристроил холодную, как лёд, пику у него на бедре. Риптайд поёжился, рефлекторно отклоняясь от прикосновения, но возражать не стал. Хвост всегда замерзал первым.
— Считаешь, что это очень глупо?
Азазель хмыкнул, а потом, когда Риптайд уже не ожидал ответа, улыбнулся:
— Если это считаешь глупостью ты, идея неплохая.
— Знаешь, что!.. — резко начал Риптайд, но замолчал.
Злости не было, лишь странное, непонятное спокойствие и ощущение, что ему плевать на весь остальной мир, на его правила. На его суеверия, на чужую мнительность, на то, что мутантов с каждым годом становится всё больше, что законы ужесточаются, что их дуэт, нюансы их способностей, принципы их работы становятся слишком известными и что пора бы и в самом деле или залегать на дно, или выходить на ту же сцену, но уже среди своих. Если бы можно было и дальше сохранять это ощущение, какое он испытывал сейчас, греясь об Азазеля, то он готов был прислушаться и к его доводам, и к насмешкам, что он, Риптайд, просто боится не справиться. Те, как и перемещения, были настолько азазелевскими, что у Риптайда давно уже выработался иммунитет.
— Пойдём домой, — предложил он. — К чёрту его, этот поезд.
Азазель удивлённо поглядел на него.
— Так замёрз?
— Да, — солгал Риптайд. — Если не хочешь ещё раз поиграть в сиделку…
— А как же твоя мечта?
— Не судьба, значит. Если бы он… Смотри!
Поезд, который он принял за обычный пассажирский, похоже, оказался тем самым, которого они ждали. Только вот…
— Это и есть твой первый паровоз? — скептично заметил Азазель.
Во главе состава шёл обычный локомотив, тёмно-зелёный, явно отмытый ради такого случая, но совершенно обычный. А вот прямо за ним — на платформе — дразнил глаз рождественскими цветами тот самый «Лучший друг», который в точности совпадал со своей фотографией в газете.
У него было всё, как у привычного паровоза: соединённые металлическими рамами колёса, чёрная труба топки, какие-то трубы, как будто бы бочонки с водой на небольшом прицепе сзади, ещё что-то мелкое, что Риптайд отсюда не мог разглядеть. Выглядело всё непривычно, но проблема была не в этом.
Когда Риптайд в первый раз увидел фотографию, то невольно обратил внимание, что первый паровоз совсем не похож на те, к которым он привык по фильмам. Вестерновские паровозы были чёрные, массивные, грозные, их надо было именно захватывать, брать, как берут неприступные крепости. Они тащили за собой десятки вагонов, выжигали всё вокруг едким дымом, сжирали сотни галлонов воды на редких остановках, им прислуживали не один и не два, а чуть ли не человек десять бригады. Да, именно крепость, передвижная крепость. А этот… Этот же показался Риптайду лишь высокой пузатой трубой, под которую поднырнула и прилепилась телега, а по сравнению со своим потомком, он и вовсе выглядел нелепым, слишком чистеньким в своей красно-зелёной раскраске, несуразным и каким-то слишком… слишком… детским.
Риптайд засомневался, тот ли это вообще паровоз, потому что слабо верилось, что этот размалёванный выблядок настоящего паровоза и тех, что детей возят в Диснейлендах, мог протащить хотя бы один вагон. Но в статье же особенно подчёркивалось, что всё было воссоздано в точности по чертежам.
Может, конечно, и вагоны раньше были меньше, и пути следования короче. Однако говорить о «захвате» вот этого пёстрого недоразумения было как-то даже неловко.
— Я думал, он больше, — протянул он. Азазель рядом согласно хмыкнул.
Поезд ехал медленно, медленнее даже, чем товарняк, хотя помимо платформы за локомотивом тянулось всего три вагона. Первый, скорее всего, отводился под почётных гостей и прочую обременённую солидностью и драгоценностями публику. Потому что два последних, тоже чистых, будто только-только сошли с конвейера, но глухих, с маленькими окошками скорее приличествовали охране и прочим «второсортным». А может, как раз в почтовых — или это грузовые? — что-то интересное перевозилось даже сегодня.
— Домой? — ухмыльнулся Азазель и отстранился от него.
Висящие внахлёст, будто сложенные вороньи крылья полы их плащей зашуршали еле слышно, но вдруг что-то глухо стукнуло. Уже шагнувший в сторону Риптайд оглянулся и увидел на поясе Азазеля ножны с клинками.
— Зачем? Я и сам справлюсь. — Поезд вдали издал длинный гудок. Из-за моста, который будет миль через десять? А, нет, это навстречу ему, по соседней колее пролетел басовито прогудевший пассажирский. Успокоившись, что всё нормально, уж теперь добыча никуда от них не сбежит, Риптайд обернулся на Азазеля: — Три вагона — это минут на пятнадцать, потом заберёшь меня из локомотива — и домой.
— Хочешь, значит, чтобы я тебя доставил, а сам тут остался?
Риптайд, который уже поднял руку, чтобы прикрыть лицо — всё, как надо! — шейным платком, кивнул:
— Само собой. Без обид, но конь остаётся на земле, когда крутой парень, эль бандито — вроде меня, — заскакивает в поезд. Наверное, — озадаченно нахмурился он, — их этому специально учили. Ну, знаешь, бежать рядом с поездом.
— Конь, значит? Язык бы тебе подрезать, — мечтательно улыбнулся Азазель и надел «котелок». — Так, крутой парень. Или я иду с тобой, или начнёшь из Мексики.
Риптайд взбешённо посмотрел на него в ответ, но заставил себя не срываться в вихрь — всё равно бы не успел. Это невозмутимое, но на самом деле «облизывающееся» выражение лица Азазеля он знал отлично. Конечно, тот не был котом, который ходит сам по себе и делает, что хочет. Нет, он всего лишь был чёртовым краснорожим ублюдком, который ходил сам по себе и делал всё, что хочет. И особенно то, чего не хотят другие.
Азазель ждал его — ха! — решения. Поезд, провожаемый взглядом Риптайда, удалялся к мосту.
— Сволочь ты, — сдался он. — Начнём с последнего и к началу. Вернёмся как раз к ужину, — поторопил он голосом и не удержался, чтобы не добавить мстительно: — Твоя очередь, кстати.
— Почему моя?
— Я захватываю поезд, ты готовишь ужин. Всё честно.
Азазель улыбнулся уголком рта, но — что вызвало досаду Риптайда — никак не среагировал. Всё его внимание было уделено клинку, по которому он провёл большим пальцем, проверяя остроту, а потом (видимо, удовлетворившись осмотром) кивнул.
Риптайду всегда казалось, что в такие моменты Азазель разговаривает с оружием, делает его на время боя частью себя — такой же живой и смертоносной, каким был его хвост. По крайней мере именно этим Риптайд объяснял совершенно необъяснимое умение Азазеля работать с его клинками. Те, выкованные на заказ, вопреки всем нормам и правилам, не имели ни стандартизированного типа и назначения, ни даже названия. Однако какую бы пару Азазель ни брал — правильнее оружия в его руке никогда не было.
Сегодняшнюю пару сам Риптайд про себя называл просто: кинжал длинный и кинжал кривой. Но каков же сукин сын! Когда только успел?
Засмотревшись на опущенный к земле клинок, по зазубринам которого будто змеился воздух, Риптайд встряхнулся, только когда услышал ещё один гудок, короткий. Но стоило ему поднять взгляд, чтобы поторопить Азазеля, он увидел, что нижняя часть этой красной рожи тоже прикрыта платком.
Подготовился, твою мать!
— Идём? — невнятно сказал Азазель.
Риптайд поднял до глаз свой и кивнул. И мгновением спустя покачнулся, пытаясь устоять на ногах. Под ногами рвано раскачивался пол открытой задней площадки. Будто вагон почувствовал, что они чужаки, и хотел просто стряхнуть их. «Улитка», сонно переползающая равнину, оказалась вдруг норовистее мустанга.
Площадка была узкой, фута два, не больше, перила — тонкие стальные прутья, которые даже Риптайд ветром смог бы, наверное, заплести в косичку, — ненадёжными на вид, рельсы под ногами улетали вдаль с совершенно неожиданной и немного даже пугающей быстротой.
Как и много раз до этого, удержал его Азазель, прижав к себе. Вплотную, как на холме, разве что теперь Риптайду и не надо было греться. Адреналин вскипал в крови, пальцы в предвкушении боя наливались силой, которую надо было выплеснуть, «кончить ветром». Когда-то так сказал о нём Азазель, и, пожалуй, только поэтому и остался в живых, что был Азазелем. Хотя потом Риптайд не мог не признать, что нечто привлекательное в таком сравнении было: грязное как трущобы, но завораживающее как жизнь, которая не стихала в них даже в самый волчий час.
Азазель больше ни разу не повторил своей шутки, сам же Риптайд вспоминал. И иногда сознательно взвинчивал вихрь до пика, вливал в него силу до помутнения в глазах, до дрожи в ладонях, до чувства, что вот-вот — смерч пожрёт и его. А потом, разрушив мост, устроив кошмар наяву для всех в прибрежной зоне, разметав по дороге генеральский кортеж, уничтожив до основания базу, размозжив о стену чью-то дорогостоящую голову… Потом ему нравилось на несколько секунд ощущать себя так, будто и вправду кончил: опустошённым, до ломоты в теле вымотанным, беспомощным. Да, беспомощным. Азазель тогда посматривал на него непонятным взглядом, но никогда ничего не говорил, разве что никогда не был против другого типа разговоров, из тех, что начинались у какой-нибудь стены.
Риптайд с неохотой сделал шаг от Азазеля и напомнил, что сегодня никаких способностей. Пистолеты тяжело оттягивали карманы плаща, запасные обоймы в карманах брюк тоже ощущались совершенно лишними. Но отступать? Нет уж, скорее он бы сам себе язык откусил.
Азазель что-то проворчал под нос.
— Что? — негромко переспросил Риптайд, разминая пальцы.
— «Эль бандито», — поморщился тот. — Кому рассказать — не поверят.
— А ты не рассказывай! — выдохнул Риптайд и сдвоенным смерчем с обеих рук вбил ветер в дверь. Та открывалась наружу, но сейчас смялась воронкой внутрь, будто тут поработал Магнето.
Пистолеты. Взведённые курки. Зияющий проём. И — он чувствовал это в воздухе — несколько глоток, шумно вдохнувших и будто не знающих, что дальше делать с воздухом.
Пять глоток.
— Всем тихо и не двигаться. Это ограбление.
За спиной тихонько присвистнул Азазель.
Внутри вагона было просторно, если не сказать пусто. Никаких полок или стеллажей, ничего на вид интересного. Лишь вдоль одной из стен, выглядывая друг из-за друга, стояли какие-то кофры, в каких обычно перевозят музыкальные инструменты или технику, штук шесть сумок и портфелей, три ящика, между которыми было втиснуто что-то очень похожее на штатив и… Вторую конструкцию Риптайд не опознал.
Освещения хватало, чтобы не только оценить, что поживиться тут нечем, но и чтобы четверо мужчин легко могли видеть карты. Карточным столиком служил большой, практически квадратный чёрный кофр, а стулья были и вовсе раскладными. Потрясающе, давно они не грабили такое роскошное «казино».
Один из четверых игроков так и замер с бутылкой в руке, не доведя горлышко до бокала. Так же, не перелистнув страницу до конца, замер и пятый. Он сидел с газетой ближе к задней части вагона, футах в десяти от входа, и Риптайд взял его на прицел как самого потенциально опасного.
Хотя большая опасность могла прийти из следующего вагона. Грохот вывернутой из пазов двери, условно взорванной динамитом, мог привлечь сюда ещё кого-нибудь.
Секунду, две, три ничего не происходило. А потом раздался слышный даже здесь громкий смех. Риптайд бросил взгляд на Азазеля и повёл пистолетом, показывая «Пятому» присоединиться к своим товарищам. Тот поднялся, так и держа развёрнутую газету перед собой.
Мужчина был рослым, выше Азазеля и шире в плечах, чем Риптайд. Такие обычно тяжеловесны и неповоротливы, компенсируют недостаток умения физической силой, но это ничуть не поможет им выстоять против мутанта. Такого уложила бы, возможно, даже хрупкая Ангел. Однако Риптайд не хотел рисковать, оставляя его за спиной. Поезд ехал быстро, но этот — Риптайд был уверен — уж точно не пострадает, когда будет прыгать. Под дулом пистолета он вряд ли будет сильно возражать.
Из-за препирательств с Азазелем он не мог оценить, близко ли до моста. Хотелось надеяться, что ещё нет.
— Сейчас делаем так. Ты, — указал он пистолетом на самого щуплого, который пригладил волосы и тем самым привлёк его внимание, — встал и…
— Эй, парни, — воскликнул вдруг один и обвёл взглядом товарищей, — я понял! Мы же паровоз везём, а это часть программы. Вы ошиблись, — подмигнул он Риптайду, — все важные шишки едут в ресторане, а тут только пресса. Ты типа краснокожий индеец, да? Перестарались вы с гримом, — расхохотался он в сторону Азазеля. — Эй вы, во втором!.. — крикнул он вдруг во весь голос.
Риптайд не успел даже остановить Азазеля. Вспышки почти не было слышно за громким смехом, а потом сизым росчерком блеснул клинок — и смех, булькнув, захлебнулся кровью. Гулко, будто влажная от долгих дождей деревянная колода, голова стукнулась о кофр, а потом тело сползло на пол.
Вспышка за плечом — Азазель вернулся.
Здоровяк жалко, по-женски вскрикнул, но резко замолчал, приоткрыв рот, когда Азазель возник и за его плечом, словно заслонялся им от оставшихся трёх. Измазанное алым лезвие прижалось к шее.
— Он же сказал: тихо, — проговорил Азазель.
Алое пятно растекалось по полу в сторону задней двери, аккурат под только сегодня начищенные ботинки. Риптайд зло посмотрел на Азазеля, который держал «Пятого».
— Не лезь! — процедил он. — Я сам!
Пресса, значит? Погано, он рассчитывал, что в заднем вагоне везут хоть что-нибудь ценное. Пять трупов и аппаратура — да кому они нужны?
Азазель недовольно дёрнул хвостом, и Риптайд вскинул пистолеты на очкарика. Остальные тоже стояли и будто боялись слишком громко выдохнуть, этот же широко-широко распахнул глаза и испуганно смотрел на выглядывающую из-под полы пику. С таким выражением лица люди вопят, а не кричат.
— Тихо, — повторил Риптайд. — Бумажники на ящик, часы тоже. Сами пошли вон, вы нам не нужны. Ты первый, — кивнул он здоровяку.
Азазель медленно отвёл лезвие от шеи, на которой остался красный след, и возник возле Риптайда. Хвост раздражённо дёрнулся ещё раз, почти до середины бедра задрав полу плаща.
«Пятый» — или уже лучше называть его «Четвёртым»? — сглотнул и, кивнув, полез ладонью во внутренний карман пиджака, но второй рукой продолжал держать газету. Словно забыл, что её можно и выпустить, или и вовсе думал, что дрожащий лист прикроет его.
— Эй, что у вас там? — раздался вдруг оклик с той стороны двери.
— Скажи, что всё нормально, — быстро прошептал Риптайд.
— Всё… — голос здоровяка сорвался. — Всё нормально, чемодан уронили!
— Это что у вас за чемо… Твою!..
Грохот выстрела прозвучал одновременно с возгласом. Риптайд мог гордиться собой, ну и немножко тем, что мутация дала ему чуть больше, чем просто власть над ветром. И ещё теперь он мог с полной уверенностью заявить Азазелю, что ничуть не потерял навыка. По крайней мере он попал точно в голову, аккурат, когда та появилась в «призовой мишени» небольшого смотрового окошка.
Крики. Топот. Грохот чего-то упавшего. Звон. Страх в лицах четырёх бумагомарак, упавших, будто это их подстрелили, на пол и закрывших голову руками. Так чётко и слаженно, что Риптайд на миг подумал, что репортёров этому специально учат.
Вспышка. Распахнутая и тяжело ударившаяся о стену дверь. Вторая вспышка. Тёплая гибкость хвоста, охватившая его ногу. Выстрел. Другой. Третий, потому что дёрнувшееся тело не хотело падать.
Тишина, которую нарушал лишь еле слышный звон катящихся гильз. Почти как затихающий свист ветра.
За ящиком, на котором всё так же остались лежать карты и — Риптайд только сейчас заметил — неровная кучка долларов, кто-то стал молиться, лёжа в луже крови. Алые струйки уже почти достигли искорёженной двери и затекли под неё трусливыми алыми змеями, прячущими голову.
Вагон впереди был чист и проглядывался отлично. Тёмно-синие человекоподобные пятна, распластавшиеся на пороге вблизи, и светло-синие стоящие в стаканчиках салфетки и накрывавшие столики скатерти — у дальнего.
Всё просматривалось отлично. Всё, кроме непонятного промежуточного тамбура, строения которого Риптайд отсюда не мог понять, и углов, примыкающих к двери вагона.
«Проверь», — кивком приказал он Азазелю. Тот с подозрением посмотрел на здоровяка, лежащего на газете как на белоснежном плотике посреди пятнистого серо-красного океана, но послушался.
Вспышка в промежутке между дверями, потом ещё одна, уже над телами, а потом Азазель перешёл и в сам вагон. И тут же, только появившись в середине второго вагона, исчез. Выстрел, разбивший маленькое оконце, осыпавшееся на стол. Звук чего-то грузно упавшего. И ещё одна вспышка, снова в середине.
Азазель кивнул ему. Теперь грозовая синева, похоже, украшала не только сам порог, но и стену возле него.
Не спуская прицела с головы здоровяка, Риптайд перешагнул через него. Чёрт с ними, можно было сделать вид, что их и не было и что «золотой запас», перевозимый из штата в штат, был впереди, ближе к голове состава. А тут лишь — он покосился на чёрную кожу чемодана — уголь и — перешагнул через дрожащую спину — пять мешков самых натуральных удобрений.
— Пошли вон, — приказал он и указал взглядом на дверь.
Похоже, репортёров ещё и учили беспрекословно слушаться команд. Четыре силуэта на фоне серого неба, четыре коротких вскрика и, как с удивлением отметил Риптайд, три бумажника на ящике. Они — не все, но трое из четырёх — запомнили его указание.
Он ухмыльнулся и уже хотел сказать об этом Азазелю, но тот не отрывал напряжённого взгляда от окошка в следующей двери и, как прочитал его Риптайд, был чем-то сильно недоволен. Риптайд не стал его отвлекать. Потом, когда вернутся домой, тогда и расскажет.
Он быстрым шагом направился к Азазелю, прошёл тот самый лишний тамбур, оказавшийся обычным купе, потом вошёл во второй вагон, но на середине его вдруг развернулся. Четвёртый охранник, убитый в неловкой позе в углу между стеллажом и стенкой, стоял на коленях. А прямо перед ним на полу лежала изнанкой кверху фуражка. Риптайду сразу вспомнилась та, которую Азазель, хвастаясь, когда-то притащил с советского судна. Потом, конечно, она так и сгинула вместе с подлодкой — не до неё было. Но теперь… «Котелок», который, по мнению прежнего владельца, принадлежал Бутчу Кэссиди, фуражка охранника, которая теперь уж точно имела отношение к самому первому паровозу США. Чем не повод начать собирать коллекцию?
Он хмыкнул и наклонился.
— Как думаешь, — оглянулся он на Азазеля, — она имеет какую-нибудь…
Движение на периферии зрения он успел увидеть до вспышки. Грохот выстрела, грохот пистолета, выпущенного из пальцев, взвывший в ладони ветер. Отбивать…
Отбивать пули он умел.
Он отлично умел отбивать… Дым полыхнул перед глазами и перемещение, будто это снова был первый раз, до тошноты сжало, а потом развернуло с огненной вспышкой его желудок. Третий вагон. Они снова были там, у раскуроченной двери. Но теперь всё выглядело совсем не так, как в начале. Совсем паршиво.
Больно… Больно. Больно! Чёрт возьми, больно!
Азазель исчез, вспыхнул чёрно-красным силуэтом в тамбуре, пришпилил, словно гигантскую тёмно-синюю гусеницу, поднятую руку охранника к полу. Зазубрины скрежетнули по кости, всхлипнула раздираемая плоть, снова скрежет — недобиток захрипел, задёргался и задел ступнёй дверь, та гулко хлопнула о стену и вернула удар. А Риптайд, стиснув зубы, прижимал к животу синюю фуражку и всё не мог понять, отчего и так тёмная ткань его костюма столь стремительно наливается вокруг этого клочка грозовой ткани чернотой, будто туча разрастается, мрачнеет, предупреждает, что вот-вот с секунды на секунду превратится в настоящий тропический ураган.
— Аза…
Он стиснул зубы, чтобы не закричать. Вдох отозвался в рёбрах, а затем и в боку почти огненной вспышкой. Терпимо, но блядь!.. Риптайд едва не заорал, когда возникший перед ним Азазель отшвырнул в сторону фуражку и распахнул его пиджак. Каждое прикосновение каким-то непостижимым образом отзывалось в ране.
— Дьявол, — коротко выдохнул Азазель, и Риптайд перехватил его кисть. Не надо, не надо сейчас его трогать.
Риптайд и сам понимал, что всё получилось донельзя паршиво. Толчками, с каждым неровным выдохом и вдохом, из разодранного, словно за кожу рванули крюком, отверстия текла кровь. Чёрная — печень. Твою мать!
— Давай…
Он не успел договорить. Вспышка перемещения ударила не тёплым дымом, как это обычно бывало, а подожжённой кислотой. Точно в бок. Ноги подкосились, и Риптайд лишь в последний момент успел вцепиться в Азазеля. Падать, нет, падать он…
— Билл, — гаркнул тот вдруг над ухом, — твою мать! Иди сюда!
Знакомый полутёмный подвал вдруг резко потемнел, будто кто-то вырубил электричество. Риптайд ещё почувствовал, как Азазель укладывает его на ковёр, а потом…
…а потом вдруг стало светло.
— Так, держи. Крепче! Сквозное?
— Нет.
Азазель, ответил Азазель. Тут. Всё нормально, всё нормально, всё будет нормально.
Риптайд с трудом приподнял веки, но сразу же решил, что лучше бы он этого не делал. Лампа — накаркал Азазель, когда предложил вложиться в «трупорезную» — светила так, как и должна светить хирургическая лампа: ярко, омерзительным бестеневым белым светом. Риптайд тут же закрыл заслезившиеся глаза.
Он чувствовал, хотя, скорее, угадывал, что его касаются чужие пальцы. Но больно не было… наверное, что-нибудь вкололи… ничего не было, кроме ощущения, что всё это чертовски неправильно. И нависающая над его головой тёмная фигура Азазеля, и невидимый Билл, шурующийся в его кишках.
И ещё было неуютно, он чувствовал лопатками жёсткую гладь стола и злился, как-то неохотно, по привычке, что… Риптайд напрягся, услышав, как звякнуло что-то металлическое, будто монету кинули в жестяную банку. Вдруг стало холодно, очень холодно, настолько, что Риптайд слышал, но не понимал, о чём переговариваются два голоса над ним.
Он не мог понять, не мог поверить, что не успел. Должен был успеть, не в первый же раз! Но как же так? Как же?..
Билл и раньше штопал их, нечасто, но в конце концов они потому его и выбрали. Доверие? Смешно. Мутантам не с руки полностью доверяться кому-нибудь, но вот иметь связным бывшего медика — это они посчитали более полезным. К тому же он всё равно не знал, ни в каком городе находится их квартира, ни с какой частотой Азазель проверяет автоответчик в Нью-Йорке, и не мог ни сам проследить за ними, ни подсказать кому-нибудь другому.
К тому же он был тайным коммунистом и — совсем как Азазель — когда-то умудрился получить косой удар чем-то острым поперёк лица. Разве что с глазом повезло меньше.
Риптайд как-то пошутил, что Азазель выбирал связного под себя. Азазель тогда вроде даже обиделся, а может, сделал вид, что обиделся, а может, и в самом деле…
— А-а-а!
Словно не давая забыть, зачем он здесь, Риптайда полоснули чем-то острым поперёк кишок. А потом тут же — не дав сдержать крик — схватили за самое нутро ледяными клешнями и снова дёрнули.
— А-а-а!
— Очнулся, держи его! Держи!
Кто-то схватил Риптайда за ладонь и с силой ударил ею по краю стола, не дав выпустить вихрь. И вторую — в неудобном изломе прижав к плечу поперёк груди. Риптайд зашипел от боли, когда что-то тяжёлое навалилось ему на плечи, сморгнул выступившие слёзы, однако шестиглазая «медуза», которая задрожала над ним, переливаясь радужными бликами, ничуть не потускнела. Звякнули стёкла, а потом щёку обожгла боль от пощёчины. И ещё от одной.
Краснорожий ублюдок!
Он хотел возмутиться, что хватит уже его бить — кое-чей хвост точно напрашивается! — но с первым же звуком, первым же вдохом сдавливающая его тело невидимая холодная, омерзительно липкая змея снова сжала кольца вокруг его живота. И опять наступила темнота.
Когда он открыл глаза в следующий раз, то на миг подумал, что Азазель снова притащил его в Союз. Холод, проникающий под самое тёплое пальто, белизна, совершеннейшая белизна, на фоне которой цвет кожи Азазеля…
Он моргнул, и лицо Азазеля превратилось в алое пятно на платье Эммы. Слишком алое пятно… Слишком большое... Господи Иисусе, какое же оно яркое! Это что, всё от той пули?
— Рейвен! Нужна твоя кровь.
— Что?..
— Лежи!
Он не успел ни договорить вопроса, ни сесть — алмазный холод резанул по ушам. И звуки исчезли. Вместе с болью, вместе со страхом.
«Стальные стены? Новая база? Почему я не… Без шлема? Необычно, раньше он… Азазель?.. Почему я не слышу?.. Что? Говори громче! Я…»
Наклонившийся к его лицу Азазель шевелил губами, но почему-то не издавал ни звука. Море, в ушах размеренно шуршало море. Странное какое-то… Ему лень было думать, что в нём не то, и он отвлёкся на приближающуюся к его столу Мистик. Кровь? Кто что сказал про кровь? Её кровь? В него — и от этой чешуйчатой? Шелест в ушах стал напоминать звук сотен, тысяч трущихся друг от друга чешуек. Не надо! Он сам… Ничего не надо!
Он дёрнулся, пытаясь отодвинуться, но чьи-то руки намертво вцепились в его плечи. Горячие-горячие — Азазель. И Риптайд вдруг почувствовал, как же он на самом деле замёрз в этом чешуйчатом море. И как же больно, как же на самом деле…
Ярко-голубые глаза, ничуть не похожие на глаза Азазеля, поймали его взгляд. Алмазный «тесак», будто прорезавший мозги, не дал ему додумать.
— Дорого.
— Ничего не дорого! Верхний этаж, никаких соседей.
— Всё равно дорого, у нас столько нет.
— Я уже договорился. Будет, если возьмём дело, которое…
— Ты не мог в другое время поиграть в демона?
— Что-то с ним не то.
— Спятил? Такой заказ!
— Мне не понравилось, как он пялился на тебя.
— Это что-то!.. Азазель! М-м-м… Азазель… Будешь ещё ревновать… хвост оторву. Домой, к чёрту его… Пусть Билл…
— Давай-давай, пошевели пикой. Вот! Видишь, всё нормально, ну поболит немного.
— Знаешь, что!
— Знаю. Ты смертельно обижен, я ублюдок, последний сукин сын, который не смотрит, когда решает захлопнуть дверь ветром… бла-бла-бла. Ты достал уже! Твой хвост — сам и смотри!
— …
— Хм… Азазель?
— Что!
— Очень больно?
— Лучше бы приснилось, как я им потрошу Майерса.
— Мне недавно снилось, что я падаю с крыши, а ветра, чтобы меня подхватить, нет. Точнее есть, но он не слушается.
— Ты сам сказал — просто сон. Ветер есть…
— Не читай!.. Пошла нахрен!
Риптайд вынырнул из воспоминаний, но снова не услышал себя. Однако ощущение Эммы из головы пропало, а потом, будто сквозь уже не шум моря, а гул приближающегося урагана донёслось:
— …всё равно, что ты хотела!
Почему-то у Азазеля был голос Леншерра.
Он усмехнулся и хотел поддразнить, что Азазель мог бы и раньше сказать, что умеет не только почерки подделывать, но… Ураган был совсем близко, Азазель всё равно не услышал бы его в этом гуле. Как и много сотен раз до этого, Риптайд закрыл глаза, прислушиваясь к смерчу. Внешний ветер всегда был строптивее, с ним надо было аккуратнее. Надо было почувствовать, прочувствовать, принять стихию в себя, раствориться в ней и успокоить, успо…
Эпилог
Кабинет Магнето ничуть не изменился с прошлого раза, когда Азазель так же сидел напротив в кресле и грел в ладони бокал с виски. Стол со стулом, пара кресел, ряд шкафов, поблёскивающих металлическими планками, бар, каждая бутылка в котором была оплетена искусной металлической лозой, которую могли создать только одни руки, точнее только одна мутация.
Он перевёл взгляд на Магнето.
— Твоя просьба выполнена. Кремация, никаких проблем, всё чисто. Чтобы ты знал: это ни к чему тебя не обязывает.
— Теперь знаю, — пожал плечами Азазель и отсалютовал ему бокалом.
Магнето поджал губы, словно был чем-то недоволен. Но сегодня «понимать» его Азазель не хотел, не видел в этом смысла. Он сейчас вообще ни в чём не видел смысла, а особенно оставаться в пустой…
— Не злись на Эмму, — перебил его мысли голос Магнето. — Она видела, что он умирает. Мы все видели. Она лишь хотела…
— Не надо. Тебе не идёт извиняться за других.
Магнето снова замолчал, и они, так получилось, одновременно отпили из бокалов. Словно поддержали чей-то негласный тост и, как надо по обычаю, даже не подумали соприкоснуться бокалами. Азазель с трудом сдержал желание выплюнуть глоток обратно и заставил себя его проглотить.
Виски попал не в то горло, и он на мгновение зажмурился, сглатывая жгущие капли. На глаза навернулись слёзы, он стёр их ладонью и всё-таки кашлянул пару раз, прочищая горло.
— Подавился, — сипло сказал он и поморщился, когда Магнето понимающе кивнул.
Почему-то только сейчас, когда он проморгался, Азазель заметил, что ошибся. Кабинет был уже не тот, на полу больше не было ковра, большого, светло-кофейной расцветки, который почему-то всегда казался Азазелю лишним, но без которого пространство стало каким-то пустым.
И теперь его не было. Вполне ожидаемо, в крови тогда разве что Леншерр не измазался. Азазель до сих пор удивлялся, как у него рубашка-то белой осталась. А может, и не белой, потому что тот вечер, когда он вернулся, вернулся один, он и не помнил толком.
Обычно, создавая иллюзию нахождения хозяев в квартире, они оставляли включённым свет, в тот день же — не стали. Думали, что всё равно вернутся до темноты. И потому, пока Азазель не задавил ночной сумрак светом десятка ламп, он всё не мог поверить, что в темноте, за очередным углом или в соседней комнате нет Риптайда, который или завалился пораньше спать, или всего лишь устроил ему очередную нелепую шутку. Никаких шуток. Никого.
В библиотеке он «искал» первой, потому с неё и начал. Ему показалось разумным отобрать те книги, которые сам никогда не любил, но которые любил Риптайд, — отобрать и выбросить, зачем они теперь? Но их оказалось слишком много, каждая третья бросала ему в лицо фразы на испанском. Они заняли сначала половину стола, потом крайняя стопка, задетая его локтём, упала на пол. А остальные он уже видал в образовавшуюся — пыли-то сколько! — груду.
Потом так же кучей он пошвырял из шкафов все эти идиотские, манерные, дорогущие, но некоторые так ни разу и не ношенные костюмы, рубашки, сгрёб с полки все майки, ворохом сорвал с планочки галстуки. Один остался раскачиваться, будто на ветру, и его Азазель содрал с особенным удовольствием и так же швырнул к остальным.
Он уже пошёл на кухню, но, когда проходил мимо зеркала, заметил ещё один галстук: тот, который позаимствовал у Риптайда сегодня, потому что посчитал, что он лучше подходит для образа гангстера. Тёмно-красный, почти винного оттенка, а может, оттенка кубинского заката — Риптайд в последнее время полюбил подбирать цветам, как он считал, «правильные» названия. Азазель подошёл ближе к зеркалу (нет, пожалуй, всё-таки винный), но снимать галстук не стал, а лишь зачесал ладонями волосы за уши, выровнял сбившийся узел, одёрнул жилетку и только сейчас сообразил, что «котелок» — обязательный для каждого гангстера «котелок» — где-то потерял.
Он не помнил, где оставил его. Может, в поезде, а может, и у Магнето. И потому взял другую, первую попавшуюся шляпу. Пальцы царапнула жёсткая ткань, совсем как шершавое сукно плаща Риптайда, и он — сморгнув пыль, до сих пор царапающую глаза — поправил шляпу хвостом, чтобы не спугнуть этого ощущения.
Он смотрел на отражение своих ладоней, лежащих на полированном дереве. Красные, как будто бы даже ещё более красные, чем обычно, невыносимо красные. С трудом Азазель заставил себя перевести взгляд на что-то другое. Книги в разномастных мягких обложках, глупые детективы, дешёвые романы, бессмысленные, пустоголовые, как и Риптайд — сукин сын Риптайд! сдохший сукин сын Риптайд! — отражавшиеся в зеркале книги лежали грудой на полу соседней комнаты, и тогда он решил, что и правда…
— …не очень.
— Что ты сказал? — встряхнулся Азазель, поднимая взгляд на Магнето. Тот напряжённо смотрел на него. И когда-то успел снять шлем.
— Выглядишь, говорю, не очень, — заметил тот после паузы.
Ах да, светская беседа двух мутантов, один из которых недолюбливает телепатов, а другой обладает природным иммунитетом. Азазель криво улыбнулся.
— Ты уже совсем седой, Леншерр, а я застал начало века. Кто из нас после этого выглядит не очень? — без интереса поддел он и, хотя сам не хотел ведь этого делать, посмотрел на себя в ближайшую стену. Действительно не очень.
Он отвернулся, но споткнулся взглядом об урну на тумбочке, с гладкометаллической поверхности которой на него смотрел старик. А кто ещё, когда седых волос: что на голове, что на подбородке — было уже не меньше, чем чёрных? Азазель на миг закрыл глаза, а потом протянул ладонь и взял бокал. Смотреть на янтарную жидкость было легче, проще.
Зеркальные стены кабинета, зеркальные грани шлема, зеркальная жизнь против Ксавье. Азазель подумал вдруг, что Эрик прячет за шлемом не тайные планы по завоеванию мира, а своё личное, выпестованное за полвека безумие. Азазель бы точно тут свихнулся, в абсолютном-то одиночестве. Или свихнётся.
— Всё ещё хочешь, чтобы я вернулся? — спросил он равнодушно. Он наклонил стакан влево, затем вправо, каждый раз перехватывая движение качнувшейся к краю жидкости. Иллюзия полной свободы.
— Да, — отозвался Магнето. — Ты был нужен Риптайду, его больше нет, а значит, тебя больше никто не держит. А нам ты всё ещё нужен. И ты сам, и твои способности.
— Честно, — усмехнулся Азазель и отставил бокал на тумбочку. — Не боишься, что после этих слов я тебе голыми руками язык вырву?
— Нет. Ты всегда знал, чего я хочу. С тобой я могу позволить себе роскошь быть честным. Быть собой.
Азазель поморщился. Ещё один.
— Мне нужно доделать кое-какие дела. А потом я подумаю, — он исподлобья взглянул на Леншерра. Кажется, он начинал понимать ненависть к еврейской расе.
— Обсерватория на Вашингтоне.
— Что, прости?
— Обсерватория на горе Вашингтон — самое ветреное место на планете. Хотел изучить там его способности, — добавил почти в край бокала Магнето и залпом допил оставшееся.
Хотя нет, если спокойствие и расчётливость даются Леншерру не так легко, Азазель мог остаться и при прежних убеждениях. Почему-то верилось, что Леншерр действительно узнал об этом месте давно, а не специально отыскал информацию сейчас. Может быть, подсказка прозвучала вовремя, у Азазеля был лишь один шанс — собрать обратно пепел, чтобы выбрать другое место, более подходящее Риптайду, не смог бы даже он. Как не мог уже перехватить бегущие по дорогам Штатов пять писем, с которых совсем забыл списать адреса.
— Ветер есть везде, — зачем-то возразил Азазель и в ответ на вопросительный взгляд добавил: — И всегда.
Он протянул ладонь и провёл кончиками пальцев по металлу. Холодный.
Скрипнула кожа кресла. Магнето задумчиво побарабанил пальцами по подлокотнику, словно ожидал, что ещё может сказать Азазель. Однако сам промолчал.
— Я подумаю, — вздохнул Азазель. Их беседы всегда заканчивались одинаково, разве что в этот раз он не хотел задерживаться слишком долго и думал уйти до полуночи.
Он не успел, часы стали мерно отщёлкивать двенадцать. Словно монеты падали в чашу, отмеряя последние мгновения уходящего дня. А может, металлические капли, ровно, размеренно, одна за другой, китайской пыткой, чтобы он рано или поздно принял решение. Иначе зачем приходил?
Магнето поднялся, чтобы проводить его, и в очередной раз повторил, что не торопит и готов ждать, сколько нужно. Хотя оба знали, что Азазель вернётся сюда уже через пару дней.
Конец
ПримечанияПримечания:
Ронни Биггз (Ronnie Biggs) — грабитель, прославившийся участием в «Великом ограблении поезда» 8 августа 1963 года. Банда завладела в общей сложности 3 миллионами британских фунтов ($60 млн. для нашего времени), что позволяет считать это ограбление крупнейшим в прошлом столетии. После удачного побега Биггз более 30 лет жил в Бразилии, где считался чуть ли не национальным героем. В 70-ые активно продавал свой образ: не гнушался участием в рекламе, писал автобиографии, снимался в документальных фильмах о себе, засветился даже с группой «Sex Pistols» во время работы над фильмом «The Great Rock'n'Roll Swindle». Сдался властям Британии в 2001 году, отпущен на свободу в 2009 в возрасте восьмидесяти лет «из соображений гуманности».
«Лучший друг Чарльстона» (Best Friend of Charleston) — первый паровой локомотив, собранный целиком и полностью в США. Построен на Нью-Йоркском «West Point Foundry» в октябре 1830, первый пуск состоялся в Южной Каролине в Чарльстоне 25 декабря того же года. Стал не только первым паровозом, но и первым взорвавшимся паровозом. В 2005 году в честь 175-летней годовщины реконструированная реплика выставлялась возле здания Нью-Йоркской фондовой биржи. Сейчас находится в музее Атланты. Существуют и другие полноразмерные реплики.
Скулкил (Schuylkill) — река в штате Пенсильвания. Через неё перекинут один из старейших висячих мостов США. В первой половине 19-го века мост через эту реку считался самым длинным среди мостов такого типа (пример висячего моста: «Золотые ворота» в Сан-Франциско) и необычайно важным для промышленности тех краёв.
Ввод советских войск в Афганистан — начался в 1979 году, был воспринят США и странами НАТО как нарушение геополитического равновесия. Эпоха «разрядки», поводом к которой в свою очередь послужил Карибский кризис, закончилась.