кот №5

[кот-в-мешке]

Автор драббла -  капитан треники
Герои: Майкл, Джеймс
Рейтинг: PG-13
249 слов

Его просто хватают на улице и надевают Брендону на голову мешок, а затем бесцеремонно вталкивают в машину. Салон пахнет кровью, потом и оружейным маслом. Когда Брендон пытается спросить, что, черт подери, происходит – он получает рукояткой револьвера по затылку, и удар выходит почти нежным.

Когда Брендон приходит в себя, он видит только темноту и чувствует узел на затылке, ткань повязки, тонкую, но непросвечивающую, на лице.

- Это Уэсли, - говорит нервный мужской голос. – Гибсон. Эй, возьми трубку.

Руки Брендона крепко зафиксированы над головой и для верности подвязаны к какой-то перекладине. Брендон дергается, чувствуя, как учащается пульс. Тот, кто назвался Уэсли, снова кому-то звонит, но теперь разговаривает, тихо, на грани слышимости. Также тихо бормочет что-то о последних новостях диктор из включенного телевизора. Наверное, окна распахнуты настежь, потому что холодный ветер скользит по обнаженной коже груди и босым ступням, заставляя крупно дрожать.

Брендон снова начинает отключаться, когда вдруг к его губам прижимается что-то округлое, пластиковое.

- Рот открой, - требует Уэсли. – Дважды не повторяю.

Брену хочется пить до одури, а потому он, не медля, распахивает пересохшие губы: пока он глотает, прохладная вода скользит вниз, капает с подбородка. Всё тело ноет от боли.

- Он больше не нужен, - говорит женский голос из соседней комнаты. – Ложная тревога. Делай с ним, что хочешь.

Свет в комнате совсем тусклый, но Брендон всё равно жмурится, когда с глаз снимают повязку. Он ошалело моргает и смотрит на парня, сидящего рядом с ним на кровати: потрепанная кожаная куртка, взлохмаченные отливающие бронзой волосы, оцарапанная щека и безумные синие глаза.


Артер -  tindu
Герои: Майкл, Джеймс. Рейтинг: PG-13




Автор фика -  andre;

Название: Партия в один сет
Артер:  tindu
Автор:  andre;
Жанр: crossover, drama
Рейтинг: NC-17
Персонажи: Брендон Салливан («Стыд») / Уэсли Гибсон («Особо опасен»)
Размер: ~ 11 500 слов
Предупреждения: мат, hurt/comfort
Благодарности:  ~Экс~ – за добрую память,  капитан треники и  tindu – за вдохновение.
Дисклеймер: Маккуину - Брендона, Бекмамбетову – Уэсли, артеру – лучи любви, автору – сладкий помидор.

текст фика в комментариях

Comments

[andre;]

Партия в один сет

Кошка играет с мышками, и мышки её убьют. ©

1:0

«Учёные колумбийского университета зафиксировали рекордный уровень шума в нью-йоркском метрополитене», - гласил заголовок на первой полосе. Брендон машинально прищурился, чтобы разглядеть буквы ниже. Газета в руках мужчины, сидящего напротив, мерно покачивалась в такт грохоту рельсов: ту-ту-тутук, ту-ту-тутук, ту-ту-тутук. Этот низкий гудящий звук всегда его убаюкивал – привычка человека, выросшего в большом городе.

«Ежедневное воздействие шума на уровне девяносто пяти децибел может привести к потере слуха, – сообщала статья. – В ходе двухмесячных исследований учёные выяснили, что шум на большинстве станций нью-йоркской подземки не соответствует нормам, установленным…»

- Им понадобилось два месяца, чтобы сообразить, что здесь громко, как в аду, - сказал старик, сидящий рядом с Брендоном, перекрикивая гул. – Да эти ребята из колумбийского университета просто идиоты. В наше время учёные занимались по-настоящему стоящими делами.

Шум не глушил, а баюкал, сонно покачивая вагон и вводя в мерный транс. Брендону было шесть, когда родители купили квартиру недалеко от станции. Сисси была совсем мелкой и часто плакала по ночам: Брендон вскакивал, машинально качал кроватку, снова укладывался в кровать, и метро под головой мурлыкало спокойно и нежно, отдаваясь вибрацией в подушке и подпорках кровати.

Голос из громкоговорителя неразборчиво произнёс название станции. Старик, кряхтя, поднялся с места, уцепился за поручень и вышел в проход. Какой-то парень с лавки напротив, взяв его под локоть, заботливо довёл до двери.

Брендон закрыл глаза, отсчитывая стук колёс. На двадцатом стуке вагон остановился, двери раскрылись, и старик спустился на платформу. На сорок шестом мужчина с газетой свернул разворот и сунул газету под лавку. На пятидесятом женский голос снова неразборчиво забормотал под потолком.

В вагоне их оставалось двое: Брендон и парень, помогавший старику. Брендон скользнул по нему невидящим взглядом и уставился в окно, а точнее – в бетонную плоскую темноту туннеля за лаково блестящим стеклом.

Не доезжая четыре станции до конечной, оба вышли. Брендон пошёл вперёд, выныривая на холодную, со всех сторон обдуваемую наземную станцию. Парень вышел следом.

Правый фонарь не работал; в подсвеченном рекламном лайтбоксе не было плаката. Брендон успел заметить в отражении смутное движение, потом почувствовал, как между лопаток прижимается что-то твёрдое и округлое. Дуло, подумал он запоздало и тупо, остановившись как вкопанный. Это дуло пистолета. Как только проморгал?

- Не тормози, - сказал парень, чувствительно тыкнув его чуть ниже, под ребро. Голос как голос, спокойный и тихий, без нервической хрипотцы. По такому голосу никого нельзя опознать. – Иди вперёд и не оборачивайся… Осторожно, здесь ступенька.

Брендон послушно поднялся вверх по ступеням; вестибюль в такой поздний час был почти пуст: мимо прошёл парень в широких штанах и огромных наушниках, не обращая на процессию рядом никакого внимания. Охраны видно не было. Где-то вдалеке женщина тёрла пол большой щёткой: он не успеет даже ей крикнуть – уборщица далеко, а дуло прямо здесь, между лопаток, и металл даже сквозь пальто холодит спину. Подать знак нет никакого шанса, да и какой знак?

Брендон не знал ни одного знака, которым можно было бы сказать, что ты вот-вот умрёшь, и умрёшь не просто так, а как больная собака на ферме – от быстрой, никого не жалеющей, никем не ожидаемой пули.

- Бумажник в правом кармане, - сказал он тихо, не прекращая идти, шагая уже скорее по инерции, чем от осознанной мысли куда-то в итоге прийти. – Мобильник слева. Берите что хотите. Могу продиктовать пин-код к банковским картам, только уберите пушку. Полиция не узнает, к тому же я не видел вашего лица.

- Просто иди и не оборачивайся, - сказал человек за спиной отсутствующим тоном.

Они вышли на улицу: здесь ничего не изменилось. До дома оставался один квартал по дороге направо, но грабитель тычком в ребро направил Брендона налево. Наверное, со стороны это смотрелось привычно и не вызывало подозрений: два друга, чуть покачиваясь, возвращаются ночью домой после попойки. Район не блестящий, здесь не в диковинку.

- Послушайте, - сказал Брендон, набрав в лёгкие порцию воздуха, - я хорошо зарабатываю, и вы получите куда больше, если передумаете меня уби…

- Какое тебе дело до того, что я получу, - ответил парень. Раздался сухой щелчок, и Брендон вдруг осознал, что всё действительно кончится прямо сейчас. Сейчас, в этой дурной нью-йоркской темноте, около мусорных баков, даже не видя лица.

Прямо сейчас.

Мимо проехала машина, и Брендон обернулся к ней, успев уловить в отражении проплывающих мимо окон лицо человека за своей спиной. Совершенно невыразительное лицо, не обезображенное ни жаждой наживы, ни яростью, ни природной озлобленностью, ни животным инстинктом. Лицо, непримечательное своей обычностью, и лишь немного – господи, в самом деле? – испуганное.

Он так растерялся, что нелепо замер на месте, и через секунду вырубился от сильного удара по затылку.

Абстрактная плоская темнота туннеля стала реальной, обрела форму, цвет и даже запах.

В темноте пахло асфальтом.

[andre;]

Сначала он ощутил вкус, и лишь потом начались звуки и запахи. Вкус был самый обыкновенный, металлический и знакомый; он перекатывался во рту, застывая на кончике языка, и разгадать его природу было совсем не сложно: всего-навсего кровь. Губу, наверное, прокусил – в последнее время часто бывает. Время от времени Брендон находит на теле ссадины и синяки, причины которых не может вспомнить – видимо, всё оттого, что три прошедших месяца он существовал, как автомат по продаже кофе. Деньги и электричество – два условия существования, всё остальное опосредовано и не несет смысла.

Вкус крови – ещё не худшее, что может произойти, если три чёртовых месяца живёшь, забывая, как ты сюда попал.

Запоздало он вспомнил, что всё случилось иначе: был вагон метро, пустой вестибюль и какой-то парень с пушкой, упирающейся между лопаток. Брендон откашлялся, сплёвывая кровь и смутно припоминая, что губу он разбил, когда кулем рухнул на асфальт.

Что было дальше?

Глаза слезились, и комната вокруг от этого казалась мутной, с патологически близорукими очертаниями: вот вроде рядом какой-то стол, или не стол вовсе, а тумба, а за ней – длинная нештукатуреная стена. Взгляд чуть сфокусировался, и он различил грани других предметов. Кровать, на которой он лежал, была старая и казённая, руки оказались намертво связаны над головой. Верёвка шла к железным поручням спинки кровати; пару раз он дёрнулся, умом понимая, что нет никаких шансов, потом перестал. И только после этого заметил, что в комнате он не один.

Парень сидел на стуле у противоположной стены и вертел в руках пушку, отсвечивающую пьяным металлическим блеском. Чахоточная люстра под потолком едва выхватывала из темноты его ничуть не запоминающееся лицо. Брендон подумал, что никогда бы и нигде его не заметил – просто не выхватил бы черты из толпы. Наверное, хорошее качество для грабителя.

Впрочем, на ограбление это совсем не похоже.

Заметив, что он очнулся, парень привстал со стула и подошёл поближе. Брендон нелепо подтянулся на руках, прижимаясь поближе к спинке кровати, и тут же съехал обратно, сдавленно охнув: локти затекли, а запястья саднило неласковой мрачной болью. Наверное, он валяется здесь связанным не первый час.

Парень с пушкой молчал, неуютно разглядывая распластанного по матрасу Брендона, и пришлось заговорить первым.

- Слушайте… если Дэвид что-то натворил, я не имею к этому никакого отношения. Я почти ничего не решаю в компании, пусть всем и кажется, что это не так. Спросите кого угодно – я просто делаю свою работу и ничего не знаю о делах Дэвида.

- Дэвид – это твой босс? – спросил парень. Брендон споткнулся, уставившись в бледное лицо, обведённое линией роста волос. Волосы короткие, тёмные и тоже обыкновенные – стрижка за десять баксов в первой попавшейся парикмахерской.

Он подумал, что надо бы что-то запомнить, зацепиться за что-нибудь, чтобы опознать потом в полицейском участке, и пробежался глазами по одежде, силясь выдернуть из облика хоть одну выразительную деталь. На незнакомце была тёмная кожаная куртка с наклёпками, под ней белая майка без изысков, на ногах – джинсы и поношенные ботинки. В таком ходит каждый второй.

На майке он заметил следы подсохшей крови и вдруг понял, что кровь, скорее всего, его собственная. Мысль внезапно напугала и выбила из колеи.

Он давно уже ничего не боялся.

Три чёртовых месяца.

- Дэвид – это мой босс. Дело не в нём?

- Нет, - помедлив, ответил парень. – Совсем нет.

Он встал, снова крутанув в руках пушку. Глядя на крутящуюся рукоятку, Брендон вдохнул поглубже и произнёс:

- Я принесу больше пользы живым. Вы денег хотите? Назовите сумму, любую сумму, и я её достану, когда только скажете. Только отпустите… и уберите, пожалуйста, пистолет.

Парень хмыкнул.

- Меня это не интересует.

Он о чём-то размышляет, догадался Брендон, собирая слюну в пересохшем рту – пить хотелось невыносимо. Он что-то решает сейчас. Больше нельзя молчать.

- Где мы находимся? Это ещё Нью-Йорк? – спросил он ради самого вопроса, в нервической попытке заставить себя говорить. Молчать сейчас – сейчас, когда этот псих вот-вот вынесет ему приговор, - казалось чем-то кощунственным.

Даже странно, с какой силой человек всегда цепляется за жизнь, даже если это не жизнь уже, а одни ошмётки от неё, и если цепляться нет никакого желания.

- Конечно, это Нью-Йорк, - хмыкнул парень. – Думаешь, я пригнал самолёт, чтобы куда-нибудь тебя увезти? Парень, это же не шпионский фильм от Метро-Голдвин-Майер.

- Метро-Голдвин-Майер не снимает шпионских фильмов.

- Веришь – мне насрать.

Зацепиться за что-нибудь. Мысль не давала покоя. На другой стороне комнаты простиралось окно: из угла Брендон видел что-то неразборчивое, похожее на рельсы. Всё так же наземная ветка метро?

Рядом с окном – конструкция, похожая одновременно на телескоп и винтовку со штативом. За ней – старый комод, заваленный фотографиями в рамках. Краем глаза Брендон различил на одной из фотографий мальчишку в белой рубашке – странный предмет интерьера в комнате, предназначенной для держания здесь заложников. Непохоже, что здесь вообще кого-либо держали.

Если этот парень – киллер, то почему я ещё жив?

В голове было ясно и пусто; Брендон уже не боялся, не впадал в беспричинную панику, не силился вырваться, не продумывал план побега. Ему вообще не думалось. Парень подошёл к окну и произнёс:

- Если надумаешь орать – это бессмысленно. Тут рельсы и вечно грохочет, ни хрена не слышно, а если и слышно – баба, что живёт напротив, класть на это хотела.

Тут Брендон заметил, что пушка, которую парень держал в руках, была во что-то завёрнута – какая-то плотная и грубая ткань с торчащими нитками. Не хочет оставлять отпечатков пальцев?.. Но нет – парень убрал ткань, помял её в другой руке и остановил взгляд на истрепавшейся бахроме.

- Кто ты? – спросил Брендон, не надеясь ни на какой ответ. Парень усмехнулся.

- Никто. Я – никто. Это даже слегка смешно.

Похоже, он точно псих.

- Собираешься убить меня? – снова спросил Брендон. Глупо спросил, с детской наивностью – откуда только она взялась? Никогда не было, а тут вдруг появилась.

- По крайней мере, она собиралась, - неразборчиво пробормотал парень. – Видишь? – он потряс тканью, как будто бы это что-то объясняло. – Она должна была тебя убить.

- Тряпка? – уточнил Брендон.

- Не тряпка. Фокс.

Лиса хотела меня убить. Прекрасно, просто прекрасно.

- Фокс – это чьё-то имя?

Парень пожал плечами.

- Может, и имя. Или фамилия. Прозвище, скорее всего… Жрать хочешь?

Больше хотелось пить, но Брендон смолчал. Этот парень, наверное, спятил или что-то в этом роде. Может быть, он беглый преступник или буйный пациент психиатрического диспансера – говорят, на той стороне Манхэттена есть одна громадная больница, куда в тридцатые годы на принудительное лечение отправляли гангстеров. Может, и этот – оттуда?

- Что происходит? – спросил он напрямик, уже не надеясь, что выберется отсюда, что парень его отпустит, пожалеет или что там ещё делают в неправдоподобных фильмах про похищения.

В жизни всё происходит совсем не так: ещё недавно ты был жив и заказывал гамбургер в Макдаке, а через минуту уже лежишь мордой в асфальт на мостовой, не успев прожевать свой биг-мак, и последние слова, что ты слышал в своей жизни, это: «Свободная касса!».

Может быть, и сейчас осталось всего-ничего: один вздох, один глупый вопрос, одна пуля в лоб. Что происходит, парень? О, дружище, не бери в голову, ничего личного, тебя просто хочет убить лиса.

[andre;]

- Зачем я вам? Что вам от меня нужно?

Парень обернулся, помахав в воздухе тряпкой, и спокойно ответил:

- Согласно этой штуке ты должен быть уже мёртв. Тебя должна была уничтожить девушка по имени Фокс. Думаю, с неделю назад или что-то около того. Но её убили, и поэтому ты ещё жив.

- Кто убил?

- Она и убила.

- Моя убийца покончила с собой?

- Она не убийца, - медленно произнёс парень. – Это я убийца. А Фокс – оружие судьбы.

Я всё понял, подумал Брендон. Я просто сплю. Как обычно, я работал допоздна и уснул над ноутом в своей пустой квартире. Это могло случиться со мной лишь в самом нелепом сне.

- Это ведь сон?

- Хотелось бы, - сказал парень. – Представляешь, как было бы круто, если бы вдруг оказалось, что всё это фикция и обман? Все бы с ума сошли, - он немного помолчал и добавил: - Ведь нет никакого способа определить, где мы находимся. Может быть, мы в матрице и сами этого не знаем. Вот я сейчас выйду из этой комнаты, и как мне узнать, существует ли она на самом деле? Ведь в моём поле зрения её больше нет. Вдруг я выйду, закрою дверь, и ничего не станет – ни этого стула, ни тумбы, ни стен, ни тебя?

Не сводя взгляда с пушки в руке парня, Брендон постарался изобразить максимально нейтральный вид. Вышло плохо, но парню, судя по всему, было плевать на его реакцию.

- Почему эта Фокс хотела меня убить?

- Нет, - парень отрешённо покачал головой. – Она не хотела. Судьба хотела.

Он поднял руку с зажатым в кулаке куском ткани.

- Видишь это? Существует язык полотна. Там, где нить выбивается вертикально – единица. Горизонтально – ноль. В результате образуется бинарный код, с которого считывается имя цели. Станок диктовал цель – ткачи исполняли.

- И где теперь этот станок?

Он ухмыльнулся.

- Кажется, я взорвал его вместе с остальной фабрикой.

- И какое мне до этого дело?

- Всё очень просто, Брендон, - сказал парень, и имя из его уст неприятно резануло по ушам – будто бы здесь, в этой комнате, имена не имели никакой основы под собой и не несли смысла. – Столетиями станок выбивал имена, и те, кто стоял во главе фабрики, устраняли людей, как того хотела судьба. К несчастью, однажды всё свелось к тому, что ткачи начали подменять собою судьбу и стали сами диктовать, кому жить, а кому не жить. Я взорвал эту богадельню к чёртовой матери, за станком некому стало следить, и всё полетело к дьяволу. Это, - он помял ткань, и Брендон, прищурившись, и впрямь разглядел какие-то нити; безумие, чистой воды безумие, - последнее полотно, которое выдал станок. Я нашёл его в кармане Фокс. И здесь зашифровано твоё имя.

Он замолчал, всматриваясь в лицо Брендона: белое лицо, с впалыми скулами и вытянувшимися чертами лица.

- Это… из-за ткацкого станка?

- Это не просто станок... Был.

- Ты сумасшедший, - раздельно и тихо произнёс Брендон. – Ты полный псих, парень, и эта твоя секта ткачей-киллеров – тоже психи...

- Это происходило веками.

- …психи, проверенные временем. Хочешь убить меня из-за того, что твоей подружке-суициднице мерещилась ересь в структуре ткани – вперёд, убивай. Нацель на меня свою пугалку и разнеси башку в щепки. У тебя и пушка-то наверняка бутафорская. Одержимый идеями дешёвый клоун – вот ты кто. А вовсе не вершитель судеб.

Парень выбросил вперед руку с пистолетом и легко прицелился ему промеж глаз.

- Сыграем в игру. Если станок выбрал тебя, значит, были на то причины. Значит, ты сделал что-то против правил или скоро сделаешь.

- Пушку убери.

- Слушай правила игры: я считаю до трёх, и ты рассказываешь мне всё, что имеет значение. Всё, что происходило в твоей жизни в последние годы. Не рассказываешь – я стреляю. Плохо рассказываешь – я стреляю. Мало рассказываешь – я стреляю.

- В таком случае какой резон рассказывать? – хрипло спросил Брендон, глядя прямо в металлическое литое дуло – близкое, очень близкое, заставляющее сердце стучать по нарастающей с подступающей паникой около горла.

- Я даю тебе право выбора, - просто ответил парень и щелкнул, снимая пушку с предохранителя. – Раз.

Бутафория, подумал Брендон. Глупости. Дешёвые трюки.

- Два.

Этого не может случиться. Так не бывает. Не со мной.

Парень моргнул, чуть наклонив голову, помедлил и выдохнул.

- Три.

Он услышал, как свистит пуля – быстро, остро, разрезая пространство надвое, очень громко и моментально. Маленькая точка, рассекающая воздух. Всего-навсего металл. Металл – это ведь проще, чем жизнь?

Огромная, неистовая и совершенно бессмысленная.

[andre;]

Он не помнил, как зажмурился, но открыл глаза и обнаружил себя живым. По-настоящему живым, живее всех живых, прижимающимся к простреленной стене. Дырка от пули зияла в полуметре от головы Брендона, но пистолет парень не отводил ни на один сантиметр.

- Как ты это сделал?

Парень сменил обойму.

- Как ты, твою мать, это сделал?! – вскрикнул Брендон неестественно высоким срывающимся голосом, чувствуя, как сильно дрожат связанные над головой руки.

- Следующий выстрел, - сказал парень, снова наводя пушку, - прострелит тебе череп. Всё ещё не хочешь поговорить?

Сердце стучало так часто, что, кажется, само пробило бы грудную клетку изнутри через пару минут. Безо всяких чужих пуль.

- Я ничего не сделал, - выдохнул Брендон всё ещё скачущим подростковым голосом, часто-часто дыша. – Я семь лет трахал всё, что движется, и въёбывал до седьмого пота. Я просто болен. Я никогда никого не убивал.

- Ты лжёшь. Говори правду.

- Но это правда! Оставь меня в покое, что я тебе сделал, ты спутал меня с кем-то, я просто не мог…

- Заткнись, - приказал парень. – Не смей. Даже не думай.

Брендон собирался вылить на него ушат оскорблений, но получились всхлипы. Просто всхлипы – ребяческие, глупые, как у ребёнка, - заглушающие самую настоящую истерику.

Так умела Сисси.

- Немедленно заткнись, или я башку тебе прострелю! – нервически выкрикнул парень, и пушка в его руках опасно дрогнула. – Я сказал молчать!

Но он не молчал, а рыдал: уже в голос, низко и глубоко, выплёвывая судорожные всхлипы откуда-то из гортани, не видя ни пушки, ни парня – ничего и никого.

«Ублюдок, - нараспев сказала Сисси в его голове. – Ты меня не любишь. Ты никого не любишь!»

«Заткнись, - сказал он ей, и она зарыдала. – Я сказал молчать!»

Чья-то рука поднесла стакан с водой, и, чтобы не рыдать, он принялся неуклюже пить большими глотками.

- Всё, что угодно, - сказал парень шёпотом, и Брендон наконец на него посмотрел: синие глаза с лопнувшими сосудиками вокруг зрачков и вздувшиеся от напряжения жилы на покрасневшем лбу, - только не кричать.

Брендон почему-то послушно замолчал.

- Молодец, - похвалил парень. – А теперь ещё раз. Всё, что происходило. От этого зависит твоя жизнь.

- Ты всё равно… - Брендон сглотнул, тяжело дыша и мучаясь от невозможности вытереть с лица злые скупые слёзы, - всё равно меня не отпустишь. Я настучу в полицию. Тебя поймают.

- Выживешь – стучи куда хочешь, - сказал парень. – Я по-любому в бегах. На мне гора трупов, парень, и никакая полиция меня до сих пор не выловила. И никогда не выловит, - он помедлил и добавил: - Облегчу задачу: зовут меня Уэсли Гибсон. Моя бывшая живёт в доме прямо за этими рельсами. Три месяца назад я был клерком в той компании, где ты работаешь крутым начальником, и толстая тётка по имени Дженис диктовала мне, как надо жить.

- Первый раз слышу про Дженис, - сказал Брендон зачем-то шёпотом.

- Ну ещё бы, - парень безумно улыбнулся, - как говорил один мой знакомый, волки правят миром. Не овцы.

Он отошёл, сунул пушку в задний карман джинсов и положил фотографии на комоде лицом вниз. Наверное, чтобы Брендон не сверлил их взглядом.

- Мне пора. Будешь орать, вернусь и прострелю руку. Попытаешься сбежать – получишь пулю в ногу. За попытки грохнуть меня отстрелю башку. Это ясно?

- Я привязан, - сказал Брендон устало. – При всём желании – с последним пунктом ты горячишься.

- Как знать, - пожал плечами Уэсли. – Ведь за что-то тебя выбрал станок.

И ушёл.

Хорошо бы навсегда.

[andre;]

1:1

…Но он вернулся.

Брендон не знал, сколько прошло времени: несколько раз он вырубался и просыпался снова от грохота поезда, проезжающего мимо окон. Светло здесь не было никогда – должно быть, окна выходят на север или юг, раз солнце еле-еле скользит по неухоженным стенам. Потом света не стало вовсе – наверное, началась ночь.

Несколько раз в темноте на него накатывали приступы беспричинной тупой паники – рук он почти не чувствовал, но холодный пот ощущался каждой клеткой тела, затекал за шиворот и влажно целовал в лоб. Настенных часов не было, биологические отказывали. В полной темноте он успел подумать, что останется гнить здесь вечно и что этот псих не вернётся. Может быть, лежит уже в какой-нибудь канаве, убитый собственным оружием, или прозябает в полицейском участке, или ещё чёрт знает что.

Но перед рассветом замок заскрежетал, и в дурном розовом мареве появился он, прихрамывающий и оставляющий за собой грязные следы на полу.

Брендон присмотрелся – оказалось, кровь.

- Доброе утро, - прохрипел Уэсли, бросая коробку с гамбургерами в угол кровати, куда-то поверх ног Брендона. Сам привалился к стене и съехал вниз, дрожа и морщась от боли. – Не надумал поговорить?

Брендон смотрит на него долго, потому что смотреть больше особо и не на что – не на стены же и не в пол. В пол он не смотрел даже тогда, когда было чего стыдиться, а сейчас и вовсе незачем.

Стыд как особый индикатор жизни, как новая форма умонастроения – мол, если есть чего стыдиться, то ты ещё жив.

Жив ли Брендон сейчас? Да бог его знает. В этой затхлой комнате с онемевшими руками и тоскливой болью в запястьях волей-неволей привыкнешь к постоянному ожиданию смерти.

Как будто бы к этому можно подготовиться, право слово.

- Убил бы меня сразу, - произнёс Брендон, устало закрывая глаза. Видок у Уэсли паршивый, и всю мальчишескую гангстерскую браваду как рукой сняло. Щенок щенком – валяется у стены, скулит со злобой и пахнет кровью. Кто ж тебя, заразу, не добил…

- А?

- Лучше убил бы сразу, говорю. Как там в кодексе твоей секты? Покарать виновного? Если верить этому идиотизму, то я либо уже кого-нибудь убил, либо скоро убью. Пока я привязан к этой сраной кровати, всё равно ничего не меняется. Меня либо есть за что убивать, либо не за что – третьего не дано. Так что хватит размазывать сопли, возьми пушку и выстрели.

- А если ты невиновен?

- А тебя ебёт?

Уэсли неопределённо хмыкнул и уродливо улыбнулся. Рот у него тоже оказался в крови – то ещё зрелище, лучше бы не смотреть.

- Вообще-то меня ебёт.

- С какой стати? – агрессивно спросил Брендон, разок дёрнувшись и тут же рыкнув от боли. – Возомнил себя крутым супергероем с пушкой наперевес? Поборником справедливости? Оружием судьбы, или как там вы себя называете? Включи мозги, это даже звучит смешно.

- Никаких «нас» не осталось. Есть только я и Слоан, - сказал Уэсли, сплюнув кровь на ковёр и тяжело дыша. – Скоро я убью его и останусь один.

- Очень прозаично, - сказал Брендон, чувствуя, как страх выливается в чистую ярость, пакуется по капсулам и разливается по кровеносным сосудам. – Всех убью, один останусь. Охуенная жизненная философия. Можешь начинать.

- Хочешь умереть? – поинтересовался Уэсли, пробежав взглядом по рубашке Брендона с бурыми пятнами подсохшей крови. И воинственно поднял подбородок: мол, давай, чего уж там, отвечай.

Брендон не ответил.

- Эй, - позвал он, привставая и хромая к кровати – жалкое зрелище. Неужели я умру именно из-за него? – Я задал вопрос: ты хочешь умереть или не хочешь? Мы не доиграли.

- Во что?

- Я спрашиваю, ты отвечаешь, - он снова вытащил пушку, навёл на Брендона дуло и, прищурившись, добавил: - Условия те же. Второй раунд, и на этот раз пуля не пролетит мимо.

- Ты в детстве не наигрался? Просто стреляй и всё.

- Что такого ты сделал, что нарываешься на смерть? – вдруг спросил Уэсли.

- Не твоё дело.

- Ответ неправильный. Это был первый вопрос. Один.

- Что – один?

- Два.

- Заткнись и стреляй!

- Что. Ты. Сделал.

Щёлкнул предохранитель.

- Ничего я не делал, она сделала это сама! – выкрикнул Брендон, чувствуя, как всё катится и катится, и нет никакого контроля, и всё бессильно и глупо перед дулом, глядящим прямо в твоё лицо.

Уэсли помедлил, но не выстрелил.

- Кто такая «она»?

- Пошёл к черту.

- Чем ты занимался, кроме того, что просиживал штаны в офисе?

- Ничем. Больше никогда ничем не занимался.

- Ответ неправильный. Начнём сначала. Один…

[andre;]

У Уэсли Гибсона нервная хаотичная микромимика; от страха Брендон мыслит быстро и чётко, и ни одна мелочь не выходит из поля зрения. Уэсли Гибсон кажется ему сейчас не ужасным преступником и не смертоносным киллером, а просто жалким парнем без роду и племени с пушкой в руках, которые не трясутся. На нём куртка не по размеру – очевидно, снятая с кого-то или, что вероятнее, принадлежавшая кому-то важному. Из ворота куртки торчит бледная шея в мурашках.

Помнится, ещё тогда, когда Брендона колотило без секса, он отчаянно искал в каждой шлюхе хоть что-то божественное – родинку на плече или изгиб талии, блеск в глазах или балетный взъём ступни.

В Уэсли Гибсоне нет ничего особенного. Ни одной долбаной прекрасной черты.

Странно, но этот изувеченный окровавленный придурок куда страшнее, чем матёрый убийца, настигающий жертву в пустом вестибюле метро.

- Я трахал всё, что ни попадя, - деревянными губами сказал Брендон. – Постоянно. Каждый день. Всё начиналось как приятное времяпровождение, но я не сдержал себя. Я был готов заниматься сексом с кем угодно и где угодно – девушки, женщины, парни, мужики. Пронесло только от детей и зверушек. Очень скоро у меня ничего не осталось, кроме секса. Я работал, чтобы достать деньги на шлюх, шатался по деловым встречам, чтобы трахнуть в углу какую-нибудь бабу, и посылал сестру, которая лезла ко мне с вопросами.

- И что случилось потом?

- Ничего. Потом ничего не случилось. Я просто перестал.

- Взял и перестал?

- Именно так… Ради всего святого, ты уберёшь эту штуку или нет?!

Не убирая пушки, Уэсли дёрнулся вперёд и вытащил бумажник из правого кармана брюк Брендона. Отделение с купюрами проигнорировал, но порылся за подкладкой.

И вытащил фотографию Сисси.

- Кто это, твоя девушка?

- Это моя сестра.

- Красивая.

Брендон смотрел на неё, не моргая, так, что очень скоро глазам стало больно, и затылку больно, и всему телу больно. Уэсли подождал ещё секунду и спросил:

- Кто таскает с собой в бумажнике фото своей сестры? Тебе же не пять лет.

- А кто ходит с пушкой наперевес, воображая себя крутым парнем из кино?

- Она до сих пор тебя не ищет. Никто не ищет. По-моему, это странно.

Брендон закрыл глаза и попытался посчитать до десяти. Не вышло даже до трёх.

- Три месяца назад моя сестра повесилась, наконец завершив успехом многолетние попытки покончить с собой. Если она меня и ищет, то явно где-то не здесь. А теперь положи мой бумажник на место и верни фотографию, где взял.

Уэсли по-прежнему смотрел на неё, взяв фото за уголок. Как будто бы у него было такое право. Как у тех, кто лапал Сисси при жизни, ничего не стесняясь, вваливаясь в квартиру Брендона, в голову Брендона, в жизнь Брендона, пульсируя и беснуясь там так, как им захочется.

Сисси всегда оглушительно хохотала.

- Ты поэтому больше ни с кем не трахаешься? – донёсся до него голос Уэсли, как сквозь вату. – Потому что она умерла?

- Что? – переспросил Брендон.

Уэсли повёл плечом.

- Наверное, представлять себе инцест легче, чем некрофилию.

Что-то бухнуло у него в затылке: грохнуло разок и замолчало, будто упала полка. С полки посыпались чашки и ложки, книжки-раскраски, расчёски, школьные ручки, детский дневник Сисси. Лет в двенадцать он нашёл у неё ту тетрадку, исписанную корявым почерком, и прочитал первые пару страниц – помнится, там было что-то про то, как Сисси хочет кошку, про мамину аллергию и старшего брата, подлеца и негодяя. Словом – обычная девчачья скукота, в которой не было ничего интересного, но за факт чтения дневника Сисси страшно обиделась и не разговаривала с ним неделю.

Мысли в голове Брендона – не мысли даже, а какие-то ошмётки, бессвязные заметки на полях.

Повзрослейте, мистер Салливан. Вам пора.

- Ещё слово, - прохрипел он вслух, сражаясь с собственной беспомощностью и глупостью. Никому ничего не говорить. Никогда. Сисси вот говорила, вела дневники, без конца и края трепалась обо всём на свете – и к чему это её привело? – Ещё слово – и я найду способ высвободиться и откручу тебе голову.

- Ну, попробуй, - неловко согласился Уэсли.

- Вот за что меня надо убить. Чтобы я тебя не придушил.

Уэсли бессмысленно улыбнулся правым уголком губ, и улыбка тут же потухла.

- В этом есть смысл.

- Хочешь о смыслах поговорить? Думаешь, что ты весь из себя всезнающий и великий? Мнишь, что в этих убийствах есть какая-нибудь несусветная цель? Проснись, твою мать. Смысла нет. Ни в этом, ни в чём-либо ещё. На земле водится семь миллиардов людей и лишь миллиард воробьёв. Даже в жизни воробья в семь раз больше смысла, чем в твоей.

- Хватит, - звучно сказал Уэсли. – Мне надоело.

- Да неужто? Что же ты, а как же игра?

- Какая игра? - он казался растерянным.

- Наша игра, Гибсон, - напомнил Брендон, насмешливо вскидывая голову так высоко, как только можно, заглядывая в эти нервические, чего-то испугавшиеся глаза. – Ты спрашиваешь – я отвечаю, забыл? Давай, спроси меня ещё о чём-нибудь. Спроси меня, виноват ли я в том, что моя сестра полезла в петлю. Спроси, сделал ли я что-нибудь для того, чтобы она не резала себе вены. Спроси меня, сколько раз я её спасал. Тебе ведь до всего есть дело, Уэсли!

Гибсон неловко переступил с ноги на ногу и шагнул назад, будто что-то его действительно напугало. Будто бы было ещё в Брендоне что-то, способное привести в ужас.

Разве что только оно и осталось.

- Ну? – поддел Брендон, выплёвывая слова рывками, не успокаиваясь. Пожалуй, просто не в состоянии остановиться. – А своя-то жизнь у тебя есть? Есть хоть что-нибудь ценное в ней, а? Или ты только и делаешь, что чужое приворовываешь?

- Тише, - бесцветно попросил Уэсли. – Пожалуйста, тише.

- Руки мне развяжи. Я жрать хочу.

На деревянных ногах Уэсли подошёл к изголовью кровати и, сделав одно неуловимое движение, ослабил верёвки. Всё тело ломило, и к горлу подкатывала тошнота; хотелось уже не есть и не пить, а просто упасть и уснуть, но тело среагировало само – Брендон вцепился в гамбургер, разорвал бумажный пакет и, как зверь, вгрызся в чёрствую суховатую булку, проглатывая куски и забывая их прожевать.

Гибсон смотрел на него, не отводя глаз, странным нечитаемым взглядом.

- А теперь заведи руки назад… Назад, я сказал.

Брендон механически сцепил зудящие от боли запястья за спиной, как заключенный. Чертовски ныла спина.

И когда по коже снова скользнула верёвка, сделал первое, что пришло в голову, не думая и ничего не боясь: дёрнулся изо всех сил, пытаясь ударить хоть куда-нибудь, хоть как-нибудь воспользоваться чужой слабостью, хоть на мгновенье оказаться предоставленным самому себе.

Можно же хоть разок?

Грохнул выстрел, руку обожгло горячей и страстной болью. Пуля прошла через кисть навылет, обрызгав кровью несвежую рубашку и брюки – всё как в дурных голливудских фильмах. Он взревел так, как не кричал ещё никогда; парень резко открыл окно, и крик тут же утонул в грохоте поезда, проезжающего мимо.

Он орал, кровь шла и шла, Уэсли зачем-то рылся в комоде.

- Я предупреждал, что что-нибудь тебе прострелю.

Этого Брендон тоже не услышал – всё проглотила и выплюнула угрюмая яростная боль, не пульсирующая и не слабнущая. Боль постоянная, уверенная, ехидная.

- Эй! – позвал голос Уэсли как сквозь вату. – Не вырубаться! Сиди на месте! На месте, твою мать!..

Но он всё равно вырубился. Медленно, неспешно, с облегчением от вида темноты под веками. В темноте не было ни боли, ни комнаты, ни разговоров о Сисси, ни парня с пушкой, ни гамбургеров, ни поезда за окном.

Темнота никак не начиналась и ничем не заканчивалась.

[andre;]

Перерыв

- Зачем ты здесь?

Первый раз она спрашивала это в самом начале; голос был хорошо поставлен, хрипло отдавался в висках, спина от него леденела и становилась деревянной – женщины никогда не приносили ему покоя. Ещё в школе он по дурости вбахался в первую красавицу класса и долго таскал за ней сумки, как верный осёл; потом была какая-то другая баба, тоже стерва, но более сговорчивая; следом за ней – Кэти, трахавшаяся с его лучшим другом. Безрадостная статистика – лучше бы её не было вовсе. Женщины всей его жизни выдаивали из него соки медленно и упорно, и лишь последняя этого не скрывала, не оставив на Уэсли в итоге живого места.

- Зачем ты здесь?

Не спрашивай меня ни о чём. Я ничего не знаю. Я простой клерк, Фокс, я всего-навсего парень с пачкой прозака, откуда мне это знать, это ведь ты среди нас двоих умная, а я – случайность и замена отцу. Паршивая замена, если честно. Замена от безысходности.

- Зачем ты здесь?

Господи, ну что ты прицепилась, отстань от меня, я терпел это, пока ты была жива, но сейчас тебя нет – и какого чёрта? Какого чёрта я слушаю эти глупости, Фокс, дай мне немного поспать, одну ночь без снов и вопросов, пожалуйста, милая, давай просто немного поспим.

- Зачем ты здесь?

Да не пошла бы ты со своими вопросами, оставь меня наконец в покое. Умерла – умирай, ты выбрала это сама, я не виноват в твоей смерти, и хватит ко мне приходить.

Я же всё сделал, чтобы ты ушла с миром. Видишь, даже парня этого выловил, заканчиваю твоё грязное дело. А то вдруг там, наверху, кто-нибудь сверит списки, а у тебя здесь такой мезальянс.

Ради бога, Фокс, я сделаю это ради тебя, я убью его, как только настанет утро, дай мне лишь немного поспать.

- Зачем ты здесь?

А, ну да, кто ж тебя пустит наверх.

- Ты жалеешь его.

- Вовсе нет.

Наверное, он говорит это слишком быстро. Или она догадывается просто так.

- Я не спрашивала. Ты его жалеешь.

Уэсли видит её снова и снова: каждую ночь в этой комнате, скрытой за дверью шкафа Кросса, уткнувшись носом в куртку Кросса, примерив на себя жизнь Кросса, глупо надеясь, что однажды она перепутает его с Кроссом и не придёт.

Но Фокс, конечно, намного умнее его и всегда возвращается, стоит только сомкнуть глаза.

- Я закончу начатое, - талдычит он ей в тысячный раз. – У меня получится. Просто я должен знать, за что его выбрали.

- Если узнаешь – будет поздно.

- Я не могу, как ты.

Она криво усмехается; он не видит этого, но усмешка всплывает в памяти услужливо и ясно. Как всегда.

- Я не умею. Моё дело – закончить со Слоаном. Этот парень был твоим делом.

- Тогда отпусти.

- Но он должен быть уже мёртв.

- Ты тоже должен быть в могиле. Начни с себя и пусти себе пулю в висок.

Её логика безупречна – мужская, хваткая, правильная, без единой осечки. Мне бы так, с завистью думает Уэсли, старательно прогоняя мысль о собственной жалкости. Жалкость, именно жалкость, другого слова не подберёшь: ты мертва, а я по-прежнему мучаюсь мыслью, что мне никогда тобою не стать.

- Я не такой, как ты, - устало произносит Уэсли, и это чистая правда. Фокс, я не такой, как ты: я не оружие судьбы и не безмолвный радетель за справедливость, я по-прежнему ни хрена не шарю в высоких смыслах, и мне не хватает смелости, чтобы продырявить лоб малознакомому парню за стеной, что уж говорить о собственном виске.

Она призрачно улыбается из темноты и, конечно, всё понимает.

- А хотелось бы, да?

- Хватит. Перестань. Пожалуйста, Фокс, я очень устал, мне хотелось бы просто спокойно вздремнуть, и я… я…

- Ты не будешь нормально спать, пока я не уйду.

- Но ты уйдёшь, только когда я закончу дело. Я убью его, и тебя тоже больше не станет. Так?

- Это только твои домыслы, Уэсли. На самом деле я уже ушла, - она хмыкнула, обхватив шею руками. Шрамы, наверное, чешутся. – И я понятия не имею, когда ты перестанешь сам себя мучить.

- Пошла вон.

- Нет.

Уэсли кричит и беснуется; Фокс не кричит никогда. Ей не нужно кричать: всё сказанное ею понятно с первого раза. Уэсли же по жизни никто не слушает, и приходится повторять одно и то же по кругу, как заводная игрушка.

Господи, до чего же хуево, выспаться бы хоть разок с концами – и навсегда.

Пожалуй, уже часов восемь или девять – сквозь закрытые глаза Уэсли чувствует, как лицо лениво облизывает утреннее полуслепое солнце. Чувство времени не отпускает его даже во сне. К утру силуэт Фокс становится мягче и неразборчивее, и Уэсли ждёт, когда он исчезнет с концами.

Пожалуйста, давай сейчас, давай остановимся на этом, мне хватит, я не выдержу, ты ведь и так преследуешь меня, куда бы я не пошёл.

- Пора вставать, - говорит она спокойно, глядя прямо ему в лицо: глаза раскосые и красивые; пожалуй, даже при жизни Фокс не была так хороша. – Давай, Уэсли, просыпайся... Ну что ты, малыш, нельзя столько спать, у тебя много дел… Уэсли…

- Мне так жаль, - сказал он вслух. – Ты всего лишь бледная тень. Настоящая Фокс никогда не говорила со мной так.

Она словно бы растерялась.

- Мне жаль, что так вышло, - сказал он ещё раз, с нажимом, захлебываясь каждым произнесённым словом, будто бы это что-то могло изменить. – Так не должно было быть, Фокс… Ты меня слышишь? Ты слышишь меня где-нибудь – где бы ты ни была?

- Пора вставать. Проснись, Уэсли.

Он моргнул: Фокс в комнате не было. Согнувшись в три погибели, он дремал под столом, и спину ломило от неудобной позы.

- Уэсли, – позвал его голос из соседней комнаты, оттуда, за шкафом.

На секунду показалось – Кросс, и он вылетел из шкафа со всей возможной скоростью.

На практике обнаружилось – Брендон. С руками, замурованными в белую ванну с корочкой.

[andre;]

- Что это за хрень?

- Лечащие ванны. Заживляет порезы, ушибы и раны за пару часов… Локти подними.

- То есть сначала ты мне руки простреливаешь, а потом лечишь?

- Могу и не лечить, коль сложно сказать спасибо.

- Вот спасибо тебе, дорогой благодетель.

- Да, так определённо лучше.

Спасибо русскому – Уэсли стащил с фабрики склянки с раствором, и теперь можно не думать о том, чем себя штопать. Наверное, глупо тратить раствор на этого парня – зачем, если он всё равно не жилец? Хорошо бы оставить что-нибудь для себя, чтобы, когда Слоан сделает из Уэсли мешок с мясом, был шанс очухаться. Чисто гипотетически.

Уэсли уже не надеется, что всё кончится хэппи-эндом.

Хорошо бы хоть как-то кончилось. Хоть когда-нибудь.

Он методично соскребает с рук Брендона белую корку, и Брендон, онемев от удивления, даже не пытается вмазать ему в челюсть. Существенный прогресс в отношениях с жертвой.

Фокс бы меня за это искалечила до неузнаваемости, тоскливо думает Уэсли.

- Чёрт возьми… Что это такое? – Брендон изумлённо рассматривает собственные руки – какая там дырка от пули, на коже нет ни царапины. Наверное, это и впрямь шокирует с непривычки, но Уэсли так отвык удивляться, что вряд ли вздрогнул бы, даже если бы за окном прошла Годзилла, ненароком снеся хвостом крышу дома.

- Я не знаю, - честно произнёс Уэсли. – Я спёр эту фигню у одного умельца. Убойная штука – мёртвого поднимет.

- Чертовщина какая-то… Что в составе?

- Понятия не имею. Не успел спросить. Умельца…

- …дай догадаюсь. Убили особо изощрённым способом?

- Да нет, обыкновенно пристрелили... Как рука, не болит?

Господи, как же всё это глупо. Пауза длинная и муторная, она тянется, как ириска, и намертво прилипает к зубам. Брендон смотрит на Уэсли каким-то другим взглядом, как будто бы не ожидал или вдруг изменил мнение – что-то плещется в этих глазах, не страх, не надменность и даже не брезгливость. Уэсли сильно отвык от чувств, и с непривычки это отталкивает.

Страшно сказать – на него давно не смотрели так.

- Нет, - медленно произносит Брендон, словно взвешивая слова. – Не болит.

- Ну и славно, - торопливо бормочет Уэсли, усиленно пряча глаза и облизывая пересохшие губы быстрым и нервным движением – на другие он, пожалуй, и не способен. – Значит, ничто не мешает нам поскорее закончить.

- Закончить с чем?

- С нашим делом.

- У нас нет никаких дел.

Уэсли на секунду закрывает глаза, давая себе время подумать. Брендон всё ещё смотрит на него, под взглядом неуютно, на формулировки фраз нечего ответить, и вообще всё складывается не так, как задумано.

Это потому что Фокс мёртвая. Была бы живая – всё бы шло по плану. Фокс умная и всё делала правильно.

А он – дерьмо. Офисный, вашу мать, работник. Карманный супергерой.

- Слушай, - вдруг говорит Брендон, - а твоя работа?

- Какая работа?

- Ты же вроде клерк в нашей компании.

- А. Ну да. Вроде того.

- Они тебя не ищут?

Уэсли в голос смеётся, и смех нервный, лёгкий и ничуть не весёлый.

- Это тебя ищут, парень. А я просто уволен.

- С чего это меня ищут?

- Ну, не знаю. Большая шишка. Наверняка уже висишь в розыске. Повисишь месяцок – сочтут мёртвым, и каждая секретарша будет всхлипывать над твоим портретом в чёрной рамочке.

- Не такая уж я и шишка, - говорит Брендон, потирая запястье. Ночь без веревок, кажется, пошла на пользу. – Но мой босс Дэвид думает, что мы большие друзья.

- А вы, значит, не друзья?

- Он трахал мою сестру.

- Это всё объясняет.

Кажется, Брендон хочет сказать ему что-то ещё, и Уэсли с запоздалым отупением вспоминает, что нужно допросить его ещё раз. А потом ещё раз. И снова. Столько, сколько потребуется, чтобы выяснить правду.

Слово-то какое громкое – «правда».

Она мало кого волновала даже в братстве, сейчас же и вовсе не имеет смысла.

- Слушай, - произносит Уэсли, собравшись с духом: глаза смотрят на него, глаза прожигают в нём тёмную пустую дыру, и это чертовски сложно – угрожать чем-нибудь, когда на тебя так обезоруживающе смотрят. – Я не хочу ещё раз в тебя стрелять. Ломать ничего не хочу. Бить... Хотя могу!..

- Конечно, - соглашается Брендон. В его голосе Уэсли мерещится насмешливость, и это тоже раздражает – до зубовного скрежета. – Конечно, можешь, Уэсли.

- Спрашиваю последний раз, - стиснув зубы, говорит Уэсли. Голос не скачет и не ломается, и это тоже достижение. – Убивал ли ты кого-нибудь и планируешь ли убить?

- Я бы тебя убил, - спокойно отвечает Брендон. – Чем-нибудь тупым и тяжёлым. Это считается?

- Нет. Отвечай на вопрос.

- Ради всего святого, - Брендон саркастично поднимает руки вверх: мол, давай, крутой парень, целься, если хочешь, - а что, все люди, чьи имена выбивал этот ваш станок, в итоге отправлялись в могилу? Все без исключения?

- Я – исключение, - честно отвечает Уэсли. – Я ещё жив.

Последняя фраза получается не утвердительной, а вопросительной.

- Возможно, - осторожно соглашается Брендон. – А возможно, и нет. Вдруг мы вообще в матрице?

- Чего?

- Ничего. Помнишь, ты говорил: сейчас я закрою дверь, и ничего не станет?

Вести разговор дальше нет никакого смысла; Уэсли запутался, как ребёнок в толпе, и пожалеть его некому – ну, не этому же заносчивому козлу.

- Я не умер, - повторяет Уэсли. – Но наверняка скоро умру. Станок выбил имена двух человек из братства, которые ещё живы. Первый – я. Второй – тот, за кем я охочусь. Скорее всего, мы грохнем друг друга, когда найдём. И справедливость будет восстановлена.

Уэсли и сам понимает, насколько жалко это звучит: справедливость, честность, братство, правда. Уэсли ждёт, что кто-нибудь поверит его россказням, но сам верит в них со скрипом и еле-еле. Наверное, лишь потому, что больше делать ему нечего. Некуда пристроить самого себя.

Фокс во снах часто говорит: месть – главный инструмент мотивации.

Жаль, при жизни забыл спросить, что положено делать после исполнения цели.

Ну вот убью я Слоана – и чего?..

- Ваш станок – чистой воды абсурд, - произносит Брендон, отчётливо выговаривая каждую букву, как воспитатель в приюте для недоразвитых. – Говоришь, каждого убийцу должны покарать за грехи? Но ведь тогда получается, что и палач-каратель в итоге обязан убить себя. Всё замыкается в круг, не имеющий смысла. Вас искусственно делают убийцами, заставляют грохать кого попало и в итоге пускать себе пулю в лоб. Ты видишь в этом смысл? Отлично, вперёд, не смею тебя останавливать. Но я не участвую в этой глупости. У меня и своих проблем навалом. Не мог бы ты просто меня отпустить?

Хуже всего то, что где-то внутри – там, за нагромождениями слов, за победно ухмыляющимся лицом Фокс, за тренировками, сломанными костями и внезапным сиротством, - Уэсли знает, что согласен с каждым его словом.

Только где это – там? Там, где сидит менеджер по управлению клиентами Уэсли Гибсон, глушащий прозак как конфеты и думающий об эргономичной клавиатуре? Или там, где вообще ничего нет – тишь да гладь, божья благодать, дует ветер и на сто миль вокруг ни одной души.

Именно такой я за всеми регалиями. Именно так я выгляжу без всей этой бессмысленной чепухи про станок.

Нет уж, спасибо, лучше я пущу себе пулю в висок. Грохну Брендона, грохну Слоана, выберу момент и прострелю сам себе башку. Как Курт Кобейн! Хэмингуэй! Гитлер!

Как Уэсли Гибсон, которому просто нечего делать.

- Проваливай куда хочешь, - устало произнёс Уэсли, убирая пистолет за ремень стареньких дряхлых джинсов. – Собрался уходить – давай. Давай, возвращайся к весёлой жизни парня в ладненьком пиджачке и ботинках за тыщщу фунтов. Будешь там тусоваться с этим своим Дэвидом и обсуждать, как он трахал твою сестру. Всё наладится, Брендон! – он колоритно и нервно развёл руки, демонстрируя, как именно всё наладится. - Охуенно всё будет, чего уж там!.. Соберёшься стреляться – приходи, составишь мне компанию. А сейчас мне пора уходить.

- Ты сначала со своей жизнью разберись, герой, - процедил Брендон. – А потом мне советуй.

В ответ, как в дурных мелодрамах, хлопнула дверь, и в гостиной Брендон остался один.

Громкое слово – «гостиная». В такие гостиные стыдно привести гостя.

[andre;]

2:1

Возвращался уже за полночь, еле перешагивая ступеньки у порога, и руки тряслись так, что на них не фокусировался взгляд. Ни на чём не фокусировался: просто было больно. Больно даже не в конкретном месте, не в ногах и не в руках – больно везде от затылка до пальцев ног, в самом воздухе больно, больно в лужайке перед домом.

Пару раз грохнула гроза, и за шиворот полился сквозной беспробудный ливень; Уэсли вскинул голову вверх, подставляя лицо под ледяные струи, и бессильно съехал в середину хлюпающей лужи под ногами. Лужа, кажущаяся серой, как и всё вокруг, окрасилась тёмно-багровым, и запоздало он вспомнил, что весь в крови.

Опять в крови. Даже ливень не смоет.

Скрипнул замок, и откуда-то сверху, из темноты, на Уэсли упала полоса лимонно-жёлтого слепящего света.

- Эй, - глухо позвали его оттуда, из света. – Чего расселся? Давай поднимайся. Идти можешь?

Идти он не мог, но покорно поднялся, стараясь не опираться на руки, кряхтя и хлюпая насквозь промокшими кроссовками. Человек вынырнул из света, беззлобно выругался на ливень и, прихватив его за плечи, рванул вверх. Уэсли взвыл от боли, но почему-то не отстранился – плёлся и плёлся к двери, едва волоча ноги, пока человек тащил его в дом.

Внутри оказалось тепло и сухо, горел свет, голова перестала раскалываться на куски, и лицо человека вдруг оказалось совсем рядом – в каком-нибудь сантиметре от носа Уэсли, скрючившегося у стены.

Оказалось – Брендон. Одетый в тряпьё Кросса. Живой и невредимый. Вполне себе настоящий.

- Ну-ка дай посмотреть, - велел он, ощупывая руки Уэсли. – Так больно?

- Мать твою!.. Мне везде больно… Ч-чёрт, правда больно, не надо, эй…

- У тебя пальцы сломаны, - прохладно объявил Брендон. – Все, кроме больших.

- У полицейских были чугунные головы, - прохрипел Уэсли.

- И железные кастеты, - подсказал Брендон. – Ноги подними, кроссовки хоть сниму…

- Я думал, что ты уйдёшь.

- А я думал, что ты не вернешься. Надо снять кроссовки, ты весь мокрый, как уличная псина… И жрать, наверное, хочешь.

Через силу с него стянули кроссовки вместе с носками и протащили в маленькую исшарканную кухню. За столом Уэсли снова согнулся в дугу и молчаливо рассматривал исцарапанную деревянную столешницу, пока Брендон, спокойно и быстро освоившись в чужом доме, ловко возился с какими-то чашками и кастрюлями.

Нужно было что-то сказать – объяснить, где он так изукрасился, или спросить, какого чёрта Брендон не ушёл, если была возможность, или возмутиться, что он напялил на себя шмотки Кросса, но сил говорить у Уэсли не было, и живот в самом деле подводило от голода.

Брендон обернулся от плиты, сел напротив, сунул ему под нос огромную чашку и произнёс:

- Куриный бульон с гренками. Пей.

- У меня пальцы сломаны, - вяло ответил Уэсли. – Как я держать буду?

- Не видишь, я держу? Пей, говорю.

Уэсли отхлебнул бульона из чашки, чувствуя, как горячая ароматная жидкость проносится теплом по горлу, и даже, кажется, хрюкнул от удовольствия – так стало хорошо. Брендон терпеливо подождал, пока Уэсли проглотит, и снова поднёс чашку к его губам – как маленькому, честное слово.

Никто и никогда не держал для Уэсли чашку с бульоном. Даже мама в детстве не держала, когда от херового кровообращения у него то и дело дрожали руки. Да что там – даже Фокс не держала, когда, избитый до полусмерти, он не то что сам жрать не мог – садился-то через раз.

- Спасибо, - сказал он неловко.

- Пошёл ты со своими спасибо, - ласково ответил Брендон. – Кто тебя так?

- Я же сказал – подрался с полицейским, - поморщившись, угрюмо пробормотал Уэсли.

- А с президентом ты ещё не подрался?

- Президент не гнался за мной с дубинкой.

- А полицейский, значит, просто так взял и погнался?

- Это что, допрос?

Брендон усмехнулся и отставил опустевшую чашку в сторону. Уэсли воззрился на неё с тоской.

- Давай так, - осторожно произнёс Брендон. – Ты рассказываешь мне, чем занимаешься, а я придумываю, как тебе в этом помочь. И никто никого не убивает. Понятна схема?

Не сдержавшись, Уэсли невесело рассмеялся, и смех отдался болью где-то в диафрагме. Надо принять ванну.

- Никого не убить не получится. Я ведь именно этим и занимаюсь.

- Выходишь на улицу и гасишь всех, кого видишь? Силён.

- Ищу кое-кого. Найду – убью. Ты в этом захотел мне помочь?

Лицо у Брендона от новости не изменилось – осталось тем же, сосредоточенным и внимательным. Он сцепил руки в замок, и Уэсли заметил на его запястьях несошедшие следы от верёвок.

Почему-то Уэсли вдруг стало так стыдно, что лицо позорно залило краской, и в висках застучало, и даже во рту запершило от волнения.

- Почему ты остался? – спросил он снова с тупым ослиным упрямством, чувствуя себя одновременно сволочью и слепым котёнком, тычущимся носом в темноту.

- Захотел и остался, - просто ответил Брендон. – Так даже лучше.

- Чем это лучше?

- Пропасть, - он пожал плечами. – Вот я был – и вот меня нету. Может, поищут месяцок, потом перестанут. Буду формально мёртвым. Ты ведь так хотел?

Быть мёртвым. Этого ли я хотел? Да нет же, все должно быть как-то не так, по-другому, безо всяких категорий «быть» и «не быть». Фокс учила меня только убивать, она не думала ни о чём другом. Ей не волновало, что после её пули кто-то «будет мёртвым».

«Мёртвый» – это плохое слово. Всё не так происходит. Никто не «бывает мёртвым», всё кончается сразу, без растяжений во времени: пиф-паф, всего хорошего, айл би бэк, попрощайся с жизнью!.. Что там ещё говорят, когда в кино наставляют кому-нибудь в лоб бутафорскую пушку?

Но здесь не бутафория, тут всё по-настоящему, и этот мужик с чашкой из-под бульона напротив меня тоже настоящий, а я вроде как должен его убить, и мне совершенно не представляется, как это – если он вдруг «будет мёртвым».

[andre;]

- Знаешь, - помедлив, сказал Брендон, - моя мать не больно-то терпеливая женщина. Не то чтобы злая – нет, не злая совершенно, глуповатая разве что. Слабенькая, в общем. Пока я был у неё один, всё шло как-то само собой, а Сисси её откровенно напрягала. Сисси с детства была крикливая и нервная, доставляла всем одни неприятности и мало заботилась о чужих чувствах. Маман утверждала, что Сисси – сущее наказание, и норовила куда-нибудь из дома улизнуть. Так что выбора у меня не было: либо качай кроватку, либо сходи с ума от детского ора. Вот я за неё и взялся.

- Слушай, не надо, - промямлил Уэсли. – Не надо мне ничего рассказывать.

- Да нет уж, - Брендон неохотно искривил губы. – Спрашивал – слушай. Мы с Сисси не особо ладили, если честно. Она вообще ни с кем не ладила – такой уж был характер. Требовательная, дикая, с вечными своими истериками, ну и я – малолетний гондон с материным подарочком на горбу… Я всё мечтал, что однажды стану крутым парнем и кому-нибудь её сплавлю. Или что она исчезнет сама собой. Однажды проснусь – а её нету. Ни в кроватке, ни в комнате, ни в квартире. Нету – и всё. Не было никогда. Не рождалась.

Он вдохнул и выдохнул – не тоскливо, а как-то горько. Будто бы без страданий.

- В подростковом возрасте я вечно таскался с сестрой, сбагрить её куда-нибудь не представлялось возможности, друзья вечно надо мной подтрунивали, а девушки делали большие глаза и бежали как можно дальше – кому нужен пацан с этаким истеричным довеском? Сисси ревновала меня даже к нашей собаке. Она ведь, по сути, отродясь никому не была нужна, кроме меня. Никто не хотел связываться с таким характером, и их вполне можно понять. Наверное, в глазах всего мира это выглядело точь в точь так, как ты говорил, - инцест или бог ещё знает что. Но всё было куда тривиальнее: мы больше никому не были нужны. Она не умела ощущать себя самостоятельной величиной, всегда оставалась ребёнком, прикованным к родителю, а я не хотел быть родителем и всячески от этого убегал, спотыкаясь о бабью слезливую жалость к девчонке, на которую всем насрать.

Брендон ещё помолчал, набираясь сил, и продолжил прохладно и отстранённо:

- Прошло два десятилетия – и ничего не изменилось. Я трахал кого ни попадя, полагая, что так я наконец вырвусь из всего этого дерьма. Серьёзные отношения? Спасибо, увольте, это не для меня, я нахлебался с Сисси серьёзности на всю оставшуюся жизнь. Что до Сисси – она всё так же за мной бегала, время от времени с психа резала себе вены, глушила таблетки и мнила себя великой певицей. Славы ей хотелось, понимаешь. Признания. Мол, если с мамой не вышло, то пусть хоть с широкой публикой получится. Но не получилось. Её турнул продюсер – она повесилась. Всё просто, Уэсли. Эта твоя хваленая судьба хочет моей смерти, потому что мне не хватило храбрости плюнуть на свои мнимые обязательства, завязать с жалостью и послать Сисси с концами на все четыре стороны. Давно не хватило. Ещё со времен детской кроватки. Не стал бы её качать – Сисси бы перестала орать сама. Я вырастил чудовище, не способное выживать в мире, приспособленном для самостоятельных людей, и, должно быть, именно за это заслуживаю смерти. На работу я возвращаться не буду, смотреть в рожу Дэвида не желаю, делать в своей жизни мне больше нечего. Так что можешь достать пистолет и пустить мне пулю в лоб. Прямо сейчас.

- Прости, дружище, - ухмыльнувшись, брякнул Уэсли, подняв вверх руки со сломанными пальцами. – Сейчас не получится. Подождём до утра?

Брендон улыбнулся.

- Твоя очередь, герой. Кто такой Слоан и зачем тебе его убивать?..


***


- Подожди, не дёргайся, ещё не прошло.

- Я дико хочу пить.

- Сейчас принесу.

- Не надо мне ничего нести. Что я, инвалид?

- Считай, что временно безрукий. Со льдом или с лимоном?

- Чего?

- Воду со льдом или с лимоном?

- Нет у меня лимона.

- Так я купил.

Они переругивались минут двадцать, и в ругани Уэсли чудилось что-то почти домашнее, несуществующее: он мок в ванне с толстой белой коркой на поверхности, Брендон ходил вокруг кругами и беззлобно пресекал его попытки поругаться безо всякой причины.

Просто потому, что странно это – вот так вот вдруг отбросить всякие роли. Странно перестать оглядываться на волю судьбы. Странно думать, как всё складывается, и странно смотреть на Брендона, вслух размышляющего о том, как убить Слоана.

Он вырубился минут на двадцать, и Фокс ему не снилась.

- А водки у тебя нет?

- Виски есть, - ответил Брендон. – Но он паршивый. Заканчивалась наличка, а по визе меня сразу пробьют.

- Неси.

Он принёс бутылку и жестяную кружку. На дно накапал виски на два пальца, подошёл к ванне и аккуратно приставил кружку к губам Уэсли. Уэсли благодарно глотнул и закашлялся, чуть не разрушив корку над водой.

- Легче?

- Есть немного… Брендон, зачем ты здесь?

Он дёрнулся, исподлобья глянув на Уэсли, и угрюмо ответил:

- Я же сказал – захотел и остался. Выбора особого нет.

- Это у меня нет выбора. Я здесь, потому что больше некуда пойти. Я хожу с пушкой наперевес, потому что мне нечем больше заняться. Все мои умерли, а я остался – вот почему я здесь. А ты почему?

- Повторяю последний раз: я так захотел.

- Я не твоя сестра, - через силу произнёс Уэсли. – Не надо со мной трястись.

Брендон отшатнулся, как от пощёчины. Медленно поднялся на ноги. Стянул с себя свитер Кросса. Под свитером оказался разлёт широких смуглых плеч и впалый живот с гусиной от холода кожей. Брендон аккуратно сложил свитер на кровати и принялся разворачивать ком своих вещей: брюки, рубашку, пиджак, галстук, шарф и куртку, и ещё носки, и какие-то дурацкие запонки, со звоном падающие на пол.

- Эй… - с беспокойством позвал Уэсли мгновенно охрипшим голосом. – Извини. Извини, я не хотел, я совсем не то сказал, я не должен был…

- Порядок, - коротко отозвался Брендон. – В полицию я тебя не сдам, не парься.

- Нет… Нет, подожди, я вовсе не…

- Забей. У тебя проблем мало?

- Да стой же ты! Подожди! – он ещё раз дёрнулся, но выбраться из ванны так и не смог. Брендон безлично стряхнул брюки Кросса и принялся с солдатской сноровкой натягивать свои. – Чёрт возьми, Брендон, я не хочу, чтобы ты уходил!

Забыв застегнуть ремень, Брендон выпрямился, прямо глядя ему в лицо; Уэсли так старался не моргать и не отводить взгляда, что глаза заслезились, и крупная градина зависла где-то в уголке верхнего века.

- Я не хочу, - бессильно повторил он. – Не бросай меня. Пожалуйста, просто не бросай.

[andre;]

Всю жизнь ему требовалось какое-нибудь вещественное подтверждение, первый сигнал, взгляд, слово или секундное касание – что-нибудь, разрешающее пойти дальше, первый шаг, не закованный в рамки топорных понятий о сексе. Он ждал его каждый раз, всегда, от одной постели к другой, даже в минуты самого бешеного желания, никогда не решаясь пойти напрямик, без лишних хождений вокруг да около.

Ничего не получалось просто, ничто не шло из души, ничего не приходилось добиваться, вгрызаться и тащить на себя – Брендон шагал вперёд, лишь зная, что они не против. Зная, что не окажется в дураках.

А тут вдруг сорвало.

Он не ждал и не спрашивал разрешения. Не пускался в игру. Не говорил о сексе.

Молча подошёл, схватился за бортик чугунной старомодной ванной, смерил взглядом лицо, закованное в белую рамку, и поцеловал искусанные потрескавшиеся губы. Губы оказались горячими, шершавыми и очень сухими – пришлось даже жалобно провести по ним языком.

- Что происходит? – хрипло и быстро спросил Уэсли, глядя на него испуганными глазищами – ни дать ни взять в пол-лица.

- Наверное, что-то хорошее, - глупо сказал Брендон и снова поцеловал – глубже, серьёзнее, с претензией. Уэсли всхлипнул, бессильно дёрнувшись, словно зверь, закованный в глыбу льда.

- Хватит. Ты просто меня жалеешь.

Брендон опешил, уставившись в это близкое, не больно-то красивое лицо в ссадинах и потёках, с вспухшими губами и откровенной слезой в уголке глаз. Он так удивился, что поначалу даже не понял, о какой жалости идёт речь – чувство сострадания то ли атрофировалось, то ли никогда не существовало.

Может, всё дело было в том, что он устал говорить себе «хватит», «уймись», «это не твоё дело», «не надо опять рисковать». Проигрывать было нечего. Ничего не осталось. Все долги отданы, все герои получили по заслугам, а если не получили – то так и надо, на всех виновных не хватит ткачей из Братства.

Можно же в кои-то веки пожить для себя? Хоть теперь, без копья за душой, - можно?

- Заткнись, или я утоплю тебя прямо в этой ванне, - разборчиво произнёс Брендон по слогам, целуя сначала раскалённый, покрасневший от унижения лоб, потом впалые щёки, нос и впадинку под нижней губой. – Ты ведь не хочешь утонуть в ванне? И не в простой, а в целебной. Я думаю, это страшно нелепая смерть.

Вместо ответа Уэсли рывком вынырнул из ванны и дёрнул Брендона на себя, голый и дрожащий, свирепо впивающийся в чужие губы, мнущий Брендона со всех сторон и скулящий, как дворовой щенок. Стало тесно и мокро, вода полилась на пол, так и не застёгнутые брюки прилипли к телу. Они барахтались в этой чёртовой ванне, не зная, куда деть руки и ноги, было нечем дышать, губы почему-то немели, сводило плечи, и о смерти не думалось совершенно.

Смерть – это такая выдумка для одиноких. А Брендон с Уэсли, Брендону думать не о чем.

Вода, кажется, была повсюду, заливалась в уши в нос, по вкусу казалась солёной и горькой. Брендон сразу промок с головы до ног, волосы прилипли к лицу и лезли в глаза; Уэсли беспорядочно и быстро целовал всё, что видел – и ямку на его влажном плече, и высокую сильную шею, и холодные уши, и щёки, мокрые от воды, и даже сомкнутые веки. Будто боялся, что Брендон вот-вот передумает, встанет и всё-таки уйдёт – куда-нибудь туда, в мир белых воротничков, годовых отчётов и эргономичных клавиатур.

А Брендон почему-то не уходил. Ни сейчас, ни через минуту, ни через десять, когда барахтанье в ванне, слишком тесной для двоих, стало совсем нестерпимым, и в ушах уже тяжело бухала кровь, а дышать получалось через раз обморочными и голодными рывками: вдох и выдох, давай ещё раз, вместе – вдох и выдох.

Когда выбрались из ванной, наконец стянули с Брендона мокрые брюки и хлопковое бельё, Уэсли бухнулся на колени и принялся целовать внутреннюю сторону его бедра. Сейчас он вцепится мне в ногу, как маленький, и что я буду с ним делать, безумно подумал Брендон, оттягивая Уэсли вверх, на старенькую кровать с безбожно скрипящими пружинами, подминая под себя и шаря руками по горячим отзывчивым бёдрам, по впалому животу и тёмным набухшим соскам. Что я вообще буду с ним делать, я же пропал, умер, меня больше нету, есть только Уэсли и то, что зверствует и бушует внутри меня: уже не пустая жажда, а что-то сильнее и ярче, без подростковых глупостей, без стенаний о прошлом, без старых травм.

Брендон смиряется с тем, как всё покатилось к чёрту, облизывая член Уэсли по всей длине, прохаживаясь языком вверх и вниз, обхватывая губами головку и успокоительно массируя точку между ягодиц, осторожно толкаясь пальцем вперёд, в жаркое и тесное, смачивая слюной и молясь о том, чтобы это не было слишком больно; ну пожалуйста, хотя бы не сейчас.

Ему холодно и жарко одновременно, Уэсли стонет и несильно тянет Брендона за волосы наверх, прижимая к себе и обнимая за плечи, целуя в уголок губы; зрачки у него огромные и стеклянные от возбуждения, он бесстыдно и умоляюще приподнимает бёдра, и щурится, когда Брендон входит, и кусает себя за руку, чтобы не вопить, и впивается пальцами в простыню.

Брендон двигается сначала медленно, растягивая и привыкая, дурея от того, какой Уэсли тесный и диковатый, и как он выгибается навстречу, проезжаясь спиной по кровати. Потом уже вколачивается откровенно и быстро, придерживая худые бледные бёдра без пресловутого стыда.

И секс, секс-то вовсе не в этом: не в рваных хаотичных движениях, не в бешеной мысли Брендона «пожалуйста-пусть-это-никогда-не-кончится», не в мгновенном изнеможении, когда после оргазма Уэсли непроизвольно сжимает кольцо мышц вокруг члена Брендона.

Секс в другом: в том, что Уэсли переплетает с Брендоном пальцы, и в том, какие худые и мальчишеские у него колени, как он неожиданно ласково целует Брендона в ладонь. Где-то там, за окном, с грохотом проносится поезд, которого Брендон не слышит, утыкаясь в острые ключицы, пахнущие виски и солью. По другую сторону улицы бывшая девушка Уэсли вопит что-то в телефонную трубку, забыв затворить окно.

Дело в матрице, в которую они загремели: за комнатой ничего не существует, все звуки нереальны, жизнь происходит только здесь и сейчас.

Жить очень хочется, глупо думает Брендон, слушая, как стучит сердце Уэсли за грудной клеткой: ритмично и сильно – так, как не стучит у обречённых.

Очень хочется жить.

[andre;]

Аут

Он проснулся позже, чем Уэсли; в ванной шумела вода, в разворошенной постели пахло виски и утром, одежда валялась где-то у стены. Брендон встал, бестолково слоняясь по комнате, и, так и не дождавшись, пока Уэсли выйдет из ванной, натянул брюки и вышел на улицу вынести мусор.

У мусорных баков стояла блондинка в мини-юбке, засовывающая пакет с железными банками в отделение для пластиковых отходов.

- Ой, - сказала она, уткнувшись взглядом куда-то Брендону в голое плечо и опешив от неожиданности, будто бы вид мужчины на улице был чем-то беспрецедентным и заслуживающим внимания. – А ты наш новый сосед?

Голос у неё был противный и знакомый. Брендон никак не мог вспомнить, где он его слышал.

- Вроде того.

- А я Кэти, - она радужно улыбнулась, ощерив мелкие беличьи зубы. Девушка по ту сторону рельсов, мгновенно вспомнил Брендон. Тот же противный голос и манера говорить чуть-чуть с придыханием, как астматик или уличная шлюха. – Может, выпьем кофе как-нибудь?

- Извини, - сказал Брендон, сунув в мусорный бак пакет. – Я живу, сплю и пью кофе с твоим бывшим. Хорошего дня.

Она застыла, зависнув минуты на полторы, пока он, не оборачиваясь, шёл к дому. Потом отмерла, что-то выкрикнула. Над головой пронёсся вагон метро, и всё потонуло в шуме.

Внутри дома вода уже не шумела, и с Уэсли он столкнулся на кухне. Обернув плечи полотенцем, Гибсон бестолково делал весьма уродливые бутерброды с сыром, а при виде Брендона и вовсе чуть не отрезал себе палец.

Сейчас защищаться будет, догадался Брендон. Сделал шаг вперед, уткнулся губами в мягкие влажные волосы на затылке и, не давая ни единого шанса к отступлению, прогудел:

- Я тут бывшую твою встретил. Склеить меня пыталась.

- Неудивительно, - пробурчал Уэсли. – Мой лучший друг её, видимо, не удовлетворяет.

- Она спала с ним до или после того, как ты её бросил?

- Строго говоря, я её не бросал. Просто сбежал, и всё.

- Значит, всё-таки до.

- Это не моя жизнь, - выдохнул Уэсли, поворачиваясь к нему лицом. – Не моя, понял? И всё, что в ней было, не моё.

- И где же тогда твоя жизнь?

- Здесь, - упрямо произнёс он, ткнувшись губами Брендону в губы. – Пора бросать этот дом, и эту хрень со станком, и эти сраные поезда за окном. Убью Слоана – и на этом всё. Надо валить отсюда к чёртовой матери.

Брендон быстро и обнадёживающе поцеловал его в уголок губы и даже куснул разок для тонуса: мол, давай, не расклеивайся, всё получится, закончим с этим и исчезнем со всех радаров, совсем немножко осталось, последний рывок.

Уэсли вдохнул и выдохнул пару раз для храбрости – как вчера, ночью, в тесной ванне, - и глухо произнёс:

- Думаю, Слоан явится в офис. Он уверен, что я вернусь на прежнюю работу, что я больше ничего не могу. Если мы подкараулим его там, всё получится.

- У него больше опыта, - резонно произнёс Брендон. – Без обид, но в одиночной схватке он пристрелит тебя раньше, чем ты успеешь сказать: «Ой».

Уэсли моргнул, будто примериваясь – обижаться или нет.

Не обиделся.

- Если я буду точно знать, где он находится, смогу задать направление пуле и выстрелить дистанционно, - он поднял глаза, быстро глянув на Брендона – не оценивающе, а скорее с ожиданием.

- Я подам тебе знак, - коротко ответил Брендон.

[andre;]

- Доброе утро, Нэнси, - сказал он ласково девушке, сидящей на ресепшене. От удивления она чуть не выронила трубку и уставилась на него во все глаза, как на призрака или живого мертвеца.

Как знать, подумал Брендон, может быть, я и то, и другое.

- Мистер Салливан?.. Господи, это вы! Мы вас совсем обыскались, уже и в полицию сообщили, и на ушах все бегали…

- А я живой и здоровый, - он улыбнулся ей, и Нэнси тут же подрумянилась, как индейка на День Благодарения. – Не бери в голову, сработали не зависящие от меня обстоятельства… Но я по делу.

Кажется, она так обрадовалась и смутилась его вниманию, что совсем выпустила из вида всё остальное.

А может, сама по себе дура – если честно, Брендон плохо знал сотрудников компании низшего эшелона. Вот Уэсли, например, в упор не помнил.

- В опен-спейсе посетителей сегодня не было? У меня тут небольшое дело с менеджерами, жду одного человека…

Она принялась рьяно рыться в бумагах.

- Как раз за минуту до вас пришёл мужчина… Да-да, мистер Смит. Высокий такой, темнокожий, в годах.

- Благодарю, - он снова улыбнулся, ещё шире, и она совсем съехала в глубину кресла. – И, если не затруднит: вы пока не звоните начальству, хорошо? Я сам сейчас поднимусь и со всеми переговорю. Дэвид, кстати, на месте?

- Вышел на обеденный перерыв, - отрапортовала Нэнси.

- Ну и славно. Сюрприз, значит, будет.

В конце вестибюля он повернул налево, пройдя под навигационной вывеской: «Отдел работы с клиентами», и остановился, не заходя в зал. Человек в тёмном пальто шёл между отсеками неспешно и неторопливо, будто впереди у него прорва времени, целая вечность, бескрайний простор событий, а вовсе не десять секунд до пули в висок.

Человек остановился, и Брендон вытащил телефон. Набрал первый и единственный номер в списке контактов и, дождавшись, когда по ту сторону трубки раздастся нервное громкое: «Да!», сбросил.

Мысленно посчитал до трёх.

Где-то разбилось стекло, что-то просвистело около уха – совсем близко, так, что волосы у виска шевельнулись от порыва воздуха, - и всё вдруг кончилось. Тело рухнуло, кто-то вскочил с места, где-то вскрикнула девушка, с соседнего стола полетели бумаги.

Он обернулся и пошёл к выходу. Проходя мимо Нэнси, махнул на прощанье, ничего не слушая, толкнул дверь на улицу, и неуютная прохлада Нью-Йорка лизнула его в лицо.

На пешеходном переходе он перешёл на другую сторону тротуара. Где-то далеко и истерично визжали полицейские сирены – запоздалая, всегда неуместная попытка власти хоть что-нибудь контролировать. С левой стороны раскинулась пиццерия, пахнущая острым перцем; он чихнул, на секунду остановившись, и вдруг кто-то окликнул его со спины.

Брендон обернулся машинально, ни о чём не думая и ничего не опасаясь.

- Брен! – вскрикнул Дэвид, чуть не выронив свой кусок пиццы. Крошки от теста посыпались на его куртку и раздражающе повисли где-то на уровне карманов. – Чёрт побери, Брен, я думал, ты умер! Ты куда пропал, дружище? Дружище…

В кармане Брендон нащупал холодный глушитель на дуле запасного пистолета. На вот тебе, сказал ему утром Уэсли, на всякий случай.

Он никак не мог припомнить, как это вышло. Не мог отследить момент. Дэвид сказал что-то ещё, но Брендон не услышал – просто достал пистолет и, не целясь, выстрелил. Почти без единого звука.

В другом кармане зазвонил телефон.

- Эй, - тихо сказали в трубке, - Брендон.

- Порядок, - отозвался Брендон, глядя, как под головой Дэвида расплывается глянцевое багровое пятно – и блестит, пьяно блестит под солнцем, струйками расползаясь по щелям в плитке на тротуатре.

- Я всё думаю: за что тебя выбрал станок? Я угрохал столько времени, работая во имя идеи, но какой, чёрт возьми, идеи? Чем власть станка отличается от власти директора над менеджером? – он говорил быстро, чуть задыхаясь, и трубка причудливо искажала помехами его звонкий и чистый голос. – Всё это было ложью. Они все врали мне, Брендон, каждый из них, постоянно, и я им верил. Но тебя, тебя-то станок выбрал по ошибке, ты ведь исключение…

- Игра окончена, Уэсли, - произнёс он недрогнувшим голосом, плечом прижав телефон к уху и вытирая рукоятку пистолета от отпечатков. – Успокойся, всё в прошлом. Нет ни станка, ни Слоана. Нет никакой лжи.

- Возвращайся домой, - с облегчением попросил Уэсли. – Встретимся на той станции? Я буду там через полчаса.

- Конечно, - ответил Брендон, выбросив пистолет в урну для пластиковых отходов. – Конечно, встретимся, Уэсли.

- И уедем подальше от всего этого. Только ты и я.

- Ты и я, - согласился Брендон, переступив через тело Дэвида и одёрнув пальто. – Захвати из дома бутерброд, я голодный, как собака.

И неспешно двинулся к станции метро.

fin.

[Hea-ell]

Ну как обычно. Дорогая, ты меня пугаешь.
Бросай на хер работу - и издавайся. Нельзя зарывать такой талант в землю, это преступление против человечества. Тебя за это выберет станок и застрелит Уэсли Гибсон.

[[Eike]]

Я не знаю, что здесь написать. 10 минут уже сижу и не могу выразить эмоции словами, получается только глупость какая-то.
Да блин, что ж такое-то. Эти ребята совершенно ебанутые, оба, но как же они друг другу подходят. Атмосфера совершенного сумасшествия, до нервной дрожи, это почти пугает. Мне безумно понравилось, не могу больше ничего добавить. Спасибо, andre;
И отдельное спасибо капитан треники и tindu за охрененные драббл и арт

[Hillary Sammis]

арррррр, внезапно Брендон, перешедший на сторону зла - очень неожиданно, но приятно

спасибо за все, ребята

[bistrick]

Фик - Круть!))) Особенно психологический прессинг с обоих сторон
Псевдоинцест

Драббл из серии "не дышите"))))

Арт восхитителен!)))
Прекрасный у Вас кошак получился!

[Dva-Stula]

Fuck, мой низкий поклон вам всем троим, это нечто.
Но самый низкий поклон, конечно, andre. Это так атмосферно, оно проносится перед глазами, и, мне кажется, что все равно уже поздно - Уэсли не смог и опоздал, и поэтому все будет хорошо.
Я вообще ваш фанат, просто все время молчу.
Вы знаете, чем закончилась эта история или нет?
Спасибо вам всем еще раз.

[Halloween]

Ну очень пушистый котик

[M-Kora]

Здорово! Я почти люблю этот пейринг, особенно после этой истории *__*
Они определенно друг другу подходят )
Отличный кот, чудесно получилось, спасибо всем огромное ^_^

[andre;]

спасибо всем огромное, вы травите мой творческий кризис практически на корню))))

Hea-ell, работу не брошу, и не проси. я ж тогда совсем унылой стану, и писать буду тоже уныло!) спасибо

[Eike], тебе спасибо огромное

Hillary Sammis,

bistrick, спасибо, кошак весь распушился и мурлыкает от таких слов)))

Dva-Stula, зря молчите, я очень рада а история, пожалуй, останется за кадром. как бы то ни было, станок в жизни этих двоих уже вряд ли будет играть какую-то роль)

Halloween, M-Kora, пейринг безумный и прекрасный сам по себе, о да) спасибо))

[Ferry]

Красивый конец Таки не зря станок выдал
Уэсли очень вхарактерный, респект.
И вообще фик читается на одном дыхании.. до 2-30 ночи, да *уползла спать*

[джейсон но не тот]

Какой. Потрясающий. Кот.
Слов нет, одни эмоции.
Чудесный, многообещающий драббл, невозможно прекрасный стащил на рабочий стол арт и восхитительный ПРОСТО ПЕРФЕКШН фик. капитан треники, tindu, andre; спасибо вам!
И о боже, Брэндон\Уэсли!

Просто вау! Читала, не отрываясь, настолько затягивает. Лучшей истории про этот пейринг представить трудно.
Спасибо команде за отличное и впечатляющее по размеру исполнение давно витавшей в воздухе идеи!
И хоть в какой-то вселенной у Брендона все кончится хорошо.

[капитан треники]

автору – сладкий помидор.

автору сладких пирожков, ментальных радуг и сахарных единорожиков.

andre;, спасибо тебе огромное. вот просто спасибо и всё. я совсем их не так себе представляла, но у тебя всё так правильно, гармонично, закономерно, что я в них _в_такой_трактовке_ просто влюбилась. очень живой уэсли, во всем своем психованном великолепии, и такой прекрасный разбитый брендон. они просто как паззл - сложились вместе, и будто бы так и должно быть. за поцелуй в ванной отдельное спасибо, мой личный кинк поглажен броненосцем практически. я просто счастлива, потому что этот пейринг очень много для меня значит. и хорошо, что именно ты всё-таки по ним написала.



тин, твой арт прекрасен!
спасибо большое)

[andre;]

Ferry, спасибо большое))

Rory O Shea Was Here|, вам спасибо

Котокто, лучшее представить можно, и я очень надеюсь, что его будет много-много))) спасибо

капитан треники, а я помидоры люблю
ты знаешь - если б не ты со своим нереальным видением и с самой по себе идеей, я б отродясь не взялась за это, честно. всё ж таки немного не моё, выручали только твой запал и ментальная сила Тин вкупе с изумительным артом. так что это я спасибо должна говорить) спасибо, да

[mila007]

*из глубокого обморока*
это было прекрасно!
ну просто ооочень-очень-очень-очень понравилось!!!
всем печеньки - обоим авторам (драббла и фика) и артеру!

[Una Rosa Blanca]

Только что прочитала, но по второму кругу уже пройтись хочется. Изумительно.

[S is for Sibyl]

До убийства Дэвида казалось, что чего-то нехватало, какой-то детальки. А теперь все встало на свои места. Захватывающий фик, мне очень понравилось.

[сам себе тайлер]

неужели я пишу комментарий только сейчас.
я не знаю, с чего начать. я не знаю не знаю не знаю давайте я вот с этой цитаты начну а?

В жизни всё происходит совсем не так: ещё недавно ты был жив и заказывал гамбургер в Макдаке, а через минуту уже лежишь мордой в асфальт на мостовой, не успев прожевать свой биг-мак, и последние слова, что ты слышал в своей жизни, это: «Свободная касса!»

КАК ОНА МНЕ НРАВИТСЯ просто в отрыве от текста. а вкупе с текстом - в тыщу раз больше. такая она жизненная, блин. я бы поставила ее в цитату, если бы она туда помещалась. или вот:

Стыд как особый индикатор жизни, как новая форма умонастроения – мол, если есть чего стыдиться, то ты ещё жив.

я сразу же вспомнила сам фильм "Стыд" - да черт побери, это же целиком и полностью про Брендона. прямо теглайн бегущей строкой у него на лбу.
...
...
..
.
нет, послушайте, у меня все еще нет слов.
.
этот крутой, невероятно крутой, такой стоп-кадр-драббл. этот целиком открытый конец, когда ты не можешь себе и представить, что будет с героями дальше. сцена встала прямо картинкой.
этот дарковый, пугающий и атмосферный арт. какие вообще краски могут быть в жизни этих персонажей?
этот обалденный фик. шикарный. потрясающий. такой... пробирающий до костей. и все так гармонично, и все так прекрасно - хочется верить в их хэппиэнд.
текст читается легко и с удовольствием, несмотря на размеры - и черт побери,  andre;, как тебе удается так прекрасно прописывать персонажей? не знаю, говорила ли я это раньше, но определенно должна была - я твоя поклонница навеки. и поклонница всех твоих макфасси, в разных позах вариациях

ребят, спасибо вам всем огромное за тонну доставленного удовольствия. где я была вообще все это время?!
.

и всему треду - вброс нашего любимого уэсли :3

.
вива ля макфасси! :3