музейный синдром
Название: Подарок Мнемозины
Артер: Котокто
Автор: Fly
Бета: njally
Жанр: drama
Рейтинг: G
Персонажи: Эрик и прочие
Размер: 10000 слов
Предупреждение: АУ
Дисклеймер: Все герои принадлежат Марвелу.
читать дальше
Парадиз роуд, которая ведет из Лас Вегаса в аэропорт Маккаран, Мойру Мактаггерт привела прямиком в рай: ее машина лоб в лоб столкнулась с вылетевшим на встречную полосу грузовиком.
Эрик Леншерр об этом не знал. Он вообще ни черта не знал, как оказалось – ни что его уникальные способности не так уж и уникальны, ни что доктор Шмидт вовсе не забросил свои «исследования» после окончания войны. Наоборот, нашел себе новую и куда более сговорчивую подопытную, чуть не расплавившую Эрику мозги и одним ударом вышвырнувшую его за борт.
Ладно, нож – не единственный кусок металла в пределах досягаемости.
Эрик начал выкручивать болты из обшивки – хорошие, прочные, длинные болты с блестящими шляпками, которые прекрасно бы смотрелись у Шоу во лбу. Но тут в заливе началось форменное светопреставление. Откуда ни возьмись, налетели катера береговой охраны, вспыхнули прожекторы… А затем смазливый хлыщ, которого Эрик видел на палубе с Шоу, спустил с ладоней два небольших торнадо. Небольших, но, похоже, мощных. По крайней мере, на то, чтобы перевернуть пару катеров, вполне хватило.
Выходит, у Шоу как минимум двое… Учеников? Доктору Шмидту нравилось называть так Эрика, когда у того получалось «выйти на новый уровень» в управлении металлом.
Три противника – не один, но не менять же планы в последний момент. Главное, не дать яхте уйти и избежать рукопашной.
Эрик поднял из воды якорную цепь. И уже взламывая ею палубу, ощутил, как раздваивается корпус судна. Его предпоследней мыслью было: «Не двойная обшивка, идиот, подлодка в трюме!» Последней: «Не уйдешь».
А потом вода сомкнулась над головой, стало совсем темно, то ли от глубины погружения, то ли из-за отказывавшего зрения, легкие обожгло, и инстинкт самосохранения, взявший наконец верх над угасающим сознанием, толкнул Эрика наверх.
1.
Он пришел в себя в больнице. Палата была большой, очень светлой, и это почему-то вызывало удивление. Странными казались и голоса, доносившиеся из коридора: говорили на английском. Разве он знает английский? Он не должен его понимать, он вообще не должен быть в таком месте… Как он сюда попал?
Эрик резко сел на постели, голова закружилась, пришлось ухватиться за стойку капельницы справа… Это что – его рука?!
– Сестра, – позвали откуда-то сбоку, и Эрик оглянулся на голос: недалеко от его кровати стояла еще одна, пустая, а за ней – еще, и там лежал человек с и подвешенной на крюк загипсованной ногой.
– Сестра! – вновь позвал сосед по палате. – Тут ваш утопленник проснулся!
Утопленник?
Эрик огляделся – палата была явно не лагерной, но черт бы с ней. Тело – его собственное тело – было чужим! Он попытался встать, невзирая на усилившееся головокружение, и тут в палату зашли двое в белых халатах, и один из них был негр.
Заговорил белый:
– Я вижу, вы пришли наконец в себя. Это замечательно. Пожалуйста, не пытайтесь вставать – вы были без сознания больше суток, вашему организму необходимо восстановиться. А пока прошу вас ответить на несколько вопросов.
– С удовольствием, если вы ответите на мои, – не задумываясь, отозвался Эрик и невольно вздрогнул. Голос тоже был другим: низким, глубоким… взрослым. И слова – слова, которые он произносил, были не его. Словно кто-то посторонний заставлял двигаться его губы и язык.
– Хорошо, – улыбнулся тем временем доктор и поднял руку с тремя растопыренными пальцами. – Сколько пальцев вы видите?
Эрика что, принимают за душевнобольного?
– Три.
– Очень хорошо! А как вас зовут?
– Эрик. Эрик Леншерр.
– Превосходно, – врач просто лучился радостью, и Эрику все сильнее хотелось оказаться от него подальше. – А какое сегодня число, вы помните?
– Нет.
– Месяц?
– Ноябрь.
Улыбка жизнерадостного доктора слегка поблекла.
– Год?
Эрик внезапно отчетливо понял, что правду говорить нельзя. Что «сорок четвертый» – это неправильный ответ.
– Я не помню.
Медики переглянулись между собой, после чего белый подтащил к кровати стул и уселся. Он больше не улыбался. Черный приготовил блокнот и ручку, но остался стоять. Собирается записывать ответы?
– Что ж, амнезия – это не очень хорошо, – слегка вздохнул белый доктор, – но вполне ожидаемо в данных обстоятельствах. Тем более что она, скорее всего, носит временный характер. Скажите, мистер Леншерр, что последнее вы помните?
– Вы обещали ответить на мои вопросы, – возразил Эрик, внутренне готовясь получить отказ.
Как ни странно, его не последовало. Врач покивал задумчиво и предложил:
– Что ж, давайте попробуем оживить вашу память парой подсказок. Да, я не представился: доктор Мартин, ваш лечащий врач. А это – мистер Джонс, медбрат. Так что вы хотите узнать?
– Где я нахожусь?
– В Госпитале Джексона. Майами, Флорида, – добавил доктор Мартин, видимо, догадавшись по выражению лица Эрика, что название больницы ни о чем ему не говорит.
«Америка», – он сумел не произнести этого вслух. Просто кивнул. И только после этого сообразил, что весь разговор с врачом шел на английском.
– Вас подобрали яхтсмены в заливе. На вас был гидрокостюм, но ни баллонов, ни маски. Мы предположили, что вы занимались серфингом.
«Чем-чем?» – этот вопрос Эрик тоже предпочел оставить при себе. Если его каким-то образом перебросили в другую страну и в другое тело, то какая разница, чем это тело занималось. Гораздо важнее было выяснить, куда те, кто это учинил с Эриком, дели его маму.
– Эти яхтсмены подобрали только меня?
– Да. А с вами был кто-то еще? – встрепенулся доктор.
– Я не помню.
– Ясно. Нет, никаких свидетельств того, что вы были не один, полиция не нашла. Да, вы понимаете, что вам придется ответить на их вопросы? Но, конечно, только когда я посчитаю возможным их к вам допустить. Пока вы не адаптируетесь к ситуации, вас никто не побеспокоит, не волнуйтесь.
– Спасибо, – пробормотал Эрик, уставившись на свои сложенные на коленях руки. На нем была надета только какая-то нелепая рубашка с завязками на спине, руки ниже локтей были открыты, и на левом предплечье темнели цифры номера – его номера. Значит, и тело – его. Значит…
– Который сейчас год? – Эрик поднял глаза на врача, тот ответил ему таким же серьезным взглядом.
– Тысяча девятьсот шестьдесят второй.
– Какой?! – на этот раз Эрик таки вскочил с кровати и был тут же пойман под локоть чернокожим медбратом.
– Тише, тише, вам нельзя так резко двигаться. Асфиксия может иметь отдаленные последствия, и более серьезные, чем амнезия. Успокойтесь, сядьте.
Пришлось подчиниться. Спустя семнадцать лет можно, наверное, уже не торопиться. Только вот…
– Скажите, – голос прозвучал еще более непривычно, кажется, он внезапно охрип, – война закончилась?
Доктор Мартин посмотрел на вытатуированный номер, потом – Эрику в глаза:
– Да. В сорок пятом. Вы не помните?
Эрик покачал головой.
– Амнезия более глубокая, чем я надеялся. Но, с другой стороны, есть данные, что после таких обширных провалов память восстанавливается лучше, чем после частичных.
Особой уверенности в его голосе Эрик не услышал.
– Что ж, отдыхайте, мистер Джонс сейчас поставит вам капельницу, – доктор поднялся, явно собираясь уходить.
– Подождите!
– Да?
– Кто победил?
Врач снова улыбнулся, но как-то иначе. Искренне?
– Мы, – чуть помедлил, добавил мягко: – Хотите узнать что-то еще?
– Вы не знаете, меня никто не искал? – чувствуя, что ответ будет отрицательным, все-таки спросил Эрик.
– Увы. Полиция подняла все заявления о пропаже людей за последний месяц, но никого, чьи приметы совпадали бы с вашими, не нашла.
2.
Спустя три месяца память к Эрику так и не вернулась. Правда, вернулись – или сохранились, не пострадав от амнезии, – навыки, приобретенные явно во взрослой жизни. Так, взглянув на рукоять пистолета в кобуре у пришедшего его опрашивать офицера полиции, Эрик понял, что может определить марку оружия, разобрать его при необходимости… И воспользоваться им тоже может. А еще – очень хорошо знает, как вести себя на допросе.
Чем же занимался эти семнадцать лет человек, которым стал Эрик Леншерр? Служил в полиции? В армии? Но какой страны?
Американцы достаточно быстро подтвердили его личность, отправив официальный запрос в Польшу: номер, выбитый на руке Эрика, совпал с указанным напротив его имени в списках Аушвица. Но вот узнать что-либо о судьбе Эрика после освобождения из лагеря не удалось. Как и найти его маму – по просьбе Эрика запрос, отправленный в МИД Польши, был сделан на двоих, но Рахиль Леншерр, номер 214781, в списках выживших не значилась.
Офицер, сообщивший это Эрику, очень старался быть деликатным, наверное, врачи ему объяснили, что он, по сути, разговаривает с четырнадцатилетним подростком. Хотя Эрик совсем не чувствовал себя подростком. Скорее уж стариком. Даже заплакать не мог. Разве это нормально, когда человек не может оплакать родную мать?
А полицейский все силился ему объяснить, что надежды нет, как будто Эрик не понял этого сразу, как только тот вошел с похоронным видом.
– Полных списков узников не сохранилось, многие документы были уничтожены, но есть список освобожденных, и имени и номера вашей матери в нем нет, значит…
– Значит – печь, – закончил за него Эрик.
Доктор Мартин приносил ему книги о войне, пока они ждали окончания полицейского расследования и ответа польского МИДа. О концентрационных лагерях Эрик читал очень внимательно.
Он устал, он безумно устал от этого короткого разговора. Когда его, наконец, оставят в покое?
А в Аушвице теперь музей. Наверное, нужно туда съездить. Может быть, получится что-то вспомнить. Хотя Эрик уже не был уверен, что хочет вспоминать.
Он не заметил, как ушел офицер, а медбрат принес ужин. На потолке палаты, оказывается, была трещина – тоненькая, почти незаметная, расщеплявшаяся на две, потом на четыре… От пересчета ее ответвлений Эрика отвлек Джонс, сделав какой-то укол в вену.
Эрик уснул.
Разобраться с его гражданством полиции так и не удалось, но перед выпиской из больницы он узнал, что по ходатайству доктора Мартина ему оформили вид на жительство. Это было хорошо. Избавляло от необходимости применять некоторые обнаружившиеся у Эрика умения. За проведенные в больнице недели он так и не смог восстановить в памяти ничего из событий своей жизни за последние семнадцать лет, зато вспомнил не только как обращаться с несколькими видами стрелкового и холодного оружия, но и где можно выправить фальшивые документы не только в США, но и в нескольких странах Европы. Чем бы он ни занимался после войны, не похоже, что чем-то законным. Наверное, не стоило пытаться вспомнить прежнего – тридцатилетнего – Эрика Леншерра. У нынешнего были сильные сомнения в том, что тот ему понравится.
Если бы не одно «но». Среди странных навыков, обнаруженных у себя Эриком, был один очень странный. Даже и навыком-то его не назовешь… Скорее – способностью. Впервые Эрик столкнулся с ее проявлением, когда ему при выписке отдали личные вещи. Их было совсем немного, собственно, всего две: гидрокостюм и серебряная монета. Костюм он хотел сразу выбросить, но Джонс посоветовал продать кому-нибудь из серфингистов: «Их тут десятки». Умения торговать Эрик в себе не ощущал совершенно, но обижать медбрата, заботившегося о нем столько времени, было неловко. Так что он сложил костюм в сумку, которую, вместе с поношенной, но еще вполне приличной одеждой принес ему из какой-то благотворительной организации все тот же Джонс, и отправился устраиваться на работу.
К вечеру того же дня Эрик выяснил, что никогда раньше не мыл машины, хотя точно умеет их водить, что платят на автозаправке очень мало, но аванса хватит на то, чтобы снять в комнату в мотеле и как-то дожить, похоже, что впроголодь, до получки в конце недели. Уверенности в том, что он не хочет вспоминать свое прошлое и прежнюю профессию, как-то сразу поубавилось.
Эрик сидел на краю гостиничной кровати и задумчиво вертел в пальцах монету, оставшуюся из загадочной прежней жизни, когда обнаружил, что крутит ее уже не пальцами. А… неизвестно чем. Стоило ему это осознать, как монетка, до того вращавшаяся в воздухе, не касаясь ладони, с мягким звяком упала на пол. Эрик потянулся за ней – рукой и чем-то еще, чем-то внутри, неосознаваемым до конца, но явно контролируемым, – и серебряный диск, оторвавшись от половицы, сам прыгнул в ладонь.
Через несколько часов Эрик выяснил, что монета – не единственный предмет, а серебро – не единственный металл, который его слушается, как хорошо выдрессированная собака. А еще Эрик, похоже, понял, какой профессией он зарабатывал себе на жизнь до потери памяти. Если это можно назвать профессией.
И как он дошел до жизни такой? Наверное, смешно взрослому человеку оглядываться на родителей и думать «что сказала бы мама», – а Эрик, как ни крути, был взрослым, он видел это в зеркале и в глазах окружающих, даже тех, кто знал об амнезии. Но стоило представить себе лицо мамы, если бы ей сказали, что ее сын стал вором…
Нет, что бы там ни было в прошлом, он к этому не вернется. Никогда.
Но со способностью управлять металлом разобраться все-таки нужно.
3.
Работа на автозаправке раздражала, но постепенно он втянулся. Главное, что свободного времени оставалось довольно много, и Эрик почти целиком проводил его в библиотеке Майами-Дейд. К сожалению, читальный зал закрывался в шесть вечера, а нужные Эрику журналы не выдавали на руки. И как он ни старался брать себе только ночные смены, хозяин заправки периодически ставил его в дневную, и тогда Эрику совершенно нечем было заняться после работы. В один из таких вечеров напарник – нескладный рыжий парень по имени Шон – предложил ему закурить, когда они достаточно отошли от заправки. Сигарету Эрик взял, а от предложения зайти на часок-другой в бар отказался. Лишних денег у него не было. Правда, на сигареты после этого случая пришлось тратиться регулярно: зависимость образовалась буквально с первой затяжки. Наверное, он курил раньше, просто забыл, как и все остальное.
Курить на работе, разумеется, было нельзя, в библиотеке – тоже, но зато вечером Эрик отрывался, высмаливая полпачки одну за другой. По крайней мере, это создавало видимость какой-то деятельности и позволяло занять руки – монетка, которую он уже привычно крутил перед собой в такие «пустые» вечера, с этой задачей справляться перестала довольно быстро. Понадобилось всего несколько дней, чтобы научиться поддерживать ее вращение на рефлекторном, бессознательном уровне. Вертится и вертится над ладонью, словно сама по себе, пока Эрик перебирает немногие сохранившиеся воспоминания и сведения, почерпнутые в библиотеке.
В поисках какого-либо объяснения своему свойству притягивать металлические предметы ему пришлось перерыть множество литературы, сперва популярной, а потом и специальной, по физике и биологии. В результате Эрик пришел к двум выводам: во-первых, у него нет специального образования, по крайней мере, в области медицины и естественных наук – точно. А во-вторых, без привлечения специалистов в соответствующих областях ему со своей странной особенностью не разобраться.
Консультанта по магнитным полям он нашел в Стэнфорде. Правда, пояс пришлось затянуть потуже – буквально. Постоянная экономия, в том числе на еде, курение и работа в две смены – если считать дни, проводимые в библиотеке, за вторую – через месяц начали заметно сказываться на физическом состоянии. Проще говоря, с Эрика штаны сваливались. Но для расследования были нужны деньги, а на то, чтобы найти более эффективный и притом законный способ их заработать, Эрику не хватало времени.
Впрочем, до Стэнфорда он добрался автостопом, так что не сильно потратился. Заодно обнаружил у себя еще один навык: умение находить общий язык с незнакомыми людьми и располагать их к себе. В том, что это именно навык, а не свойство его натуры, Эрик даже не сомневался: комфортнее всего ему было путешествовать в одиночку, а поддержание беседы с очередным водителем ощущалось как вынужденная необходимость. Но это работало и приближало Эрика к поставленной цели, так что удобством можно было и поступиться.
Ян Джиндра, физик, с которым он собирался проконсультироваться, был молод, перспективен, если судить по числу его статей, и, насколько Эрик смог понять по этим статьям, достаточно безумен, чтобы ему поверить. Так и оказалось, чутье Эрика не подвело.
Джиндра легко согласился выпить пива с доброжелательным незнакомцем, посмеялся над его «фокусом» с ложками, но все-таки поверил своим глазам, когда Эрик повторил номер еще несколько раз, все в более и более жестких условиях. Под конец вечера это уже походило не на фокусы, демонстрируемые в дальнем углу бара – Эрик постарался обеспечить максимальную конфиденциальность их беседе, – а на вполне серьезный научный эксперимент. И хотя старинные часы, непонятно что делавшие в университетском баре, уже давно пробили полночь, Ян так загорелся возможностью исследовать уникальный феномен, что потащил Эрика к себе в лабораторию. Да, к этому моменту они уже были Ян и Эрик, а не мистер Джиндра и мистер Леншерр. Не то чтобы Эрику нравилось панибратство, но Яну в неформальной обстановке явно думалось лучше, а это единственное имело значение в данном случае.
Рассвет застал их за очередным измерением магнитного поля, генерируемого, как выяснилось, организмом Эрика. И, к сожалению, не только рассвет. Видимо, предосторожностей, предпринятых Эриком в баре, оказалось все-таки недостаточно, а может, лаборатория находилась под круглосуточным наблюдением, только в ней вдруг образовалась пара агентов в штатском, настойчиво пригласивших Эрика для беседы «в другом месте». Ян пришел в бешенство, попытался устроить скандал, его припугнули прекращением финансирования, он взбесился еще больше. Эрик понял, что надо переводить огонь на себя, если он не хочет, чтобы оказанная ему помощь обернулась для ученого не просто неприятностями, а потерей работы, если не арестом.
Эрик поблагодарил Яна за интересную беседу и согласился проехать с агентами ЦРУ – или кем там они были. И как-то так получилось, что даже голос повышать не пришлось, Ян притих, а агенты перестали наседать и позволили им попрощаться.
– Ты – как электрический угорь, – прошипел Ян вместо «до свидания», энергично пожимая Эрику руку, – где электрическое поле, там и магнитное. Найди хорошего физиолога, он разберется.
– Спасибо.
От агентов Эрик сбежал, когда они подошли к машине: шарахнул дверцами, обоих сразу. И обездвижил, выбив им мениски. После ночи, проведенной за тренировкой – а опыты Яна обернулись именно ей, – Эрик куда лучше чувствовал свою... силу, наверное так. Во всех смыслах: силу притяжения к физическому объекту «Эрик Леншерр» и ту силу, которая мощь, она же власть. Только применять ее против людей было неприятно. Хотя патроны в их пистолетах Эрик заклинил не без удовольствия – это показалось изящным решением. Так что в спину ему неслась только беспомощная брань и такие же угрозы, а не свинцовые мухи.
Но бегать от ЦРУ по всей стране Эрику не хотелось. Именно не хотелось – это не казалось невозможным или даже слишком трудным, только отвлекающим от цели. Эрик в очередной раз задумался о своем прошлом – как-то слишком крут он получался для простого преступника. Но не террористом же он был? Готовности убивать невинных он в себе совершенно точно не ощущал.
Ладно, из Штатов нужно убираться в любом случае, кем бы он не являлся. Значит, надо добраться до ближайшего порта – Сан-Франциско? И наняться на какой-нибудь корабль, капитан которого не сильно озабочен соблюдением формальностей. Можно, конечно, уйти через Мексику… Но этого от Эрика, скорее всего, и ждут. К тому же без машины такой вариант не очень реализуем, а угонять… Эрик чувствовал, что вполне на это способен, но явно не все имевшиеся у него навыки стоило применять на практике.
Так что в Англию он решил добираться морем. Почему в Англию? Насколько Эрик помнил, большая часть биологических статей, прочитанных им в Майами-Дейд, была написана именно в Соединенном Королевстве.
4.
Английская зима оказалась неприятной: сыро, ветрено, промозгло. Эрик, до того благополучно полагавший себя совершенно равнодушным к атмосферным выкрутасам, внезапно обнаружил, что терпеть не может такую погоду. А тут еще выяснилось, что завязать знакомство с английским профессором на порядок сложнее, чем с демократичным американцем. Нет, нужный Эрику человек тоже ходил в бар – паб – после работы, но на предложение угостить его любимым сортом скотча отвечал вежливым отказом, а на попытку завязать разговор – холодной улыбкой. И вообще этот чертов физиолог настолько соответствовал стереотипным представлениям о чопорных англичанах, что Эрик был просто обескуражен и видимо поэтому оставил его в покое.
Но это означало новый виток хождения по библиотечным залам, а значит – и поиск очередной временной работы и какого-то дешевого жилья. Эрик не мог вспомнить больше ни одного автора работ по электрофизиологии, который жил бы в Оксфорде. А на то, чтобы перебираться куда-то еще, средств уже не осталось. Вообще, постоянное безденежье раздражало все сильнее. Эрик по-прежнему не помнил ничего из своего прошлого после 1944 года, но испытывал абсолютную уверенность в том, что деньги никогда не были для него проблемой. Он совершенно не умел экономить. То есть, он мог это делать, как любой разумный человек, но приходил в холодное бешенство каждый раз, когда ему приходилось напоминать себе, что вот этот сорт виски или сигарет для него слишком дорог, и номер вон в том отеле – тоже.
Так что он сидел в оксфордском пабе над единственным бокалом пива – больше просто не мог себе позволить, докуривал последнюю пачку L&M и прокручивал в голове различные варианты быстрого, но не связанного с криминалом заработка. Ничего более-менее практичного на ум не приходило, только лезли всякие безумные идеи, вроде того, чтобы устроиться в цирк, показывать фокусы со шпагами – это у Эрика должно хорошо получиться.
Его фантазии прервал какой-то парень, приземлившийся на соседний табурет и привлекший внимание Эрика тем, что заказал ему выпить прежде, чем поздоровался. И не опостылевшее пиво, а тот самый скотч, который Эрик взял бы сам, заваляйся у него в карманах лишние десять фунтов. Ну и зачем он понадобился этому англичанину? Видел он его впервые в жизни. Или нет? В целом Эрик свыкся с потерей памяти, но иногда она становилась крайне неудобной штукой. Вот как сейчас. Он обернулся к дружелюбно улыбавшемуся парню, похоже, что уже не очень трезвому – по крайней мере, голову ему приходилось подпирать рукой, – и осторожно спросил:
– Мы знакомы?
– Почти, – весело ответил тот, – Ксавьер. Чарльз Ксавьер. Теперь знакомы!
– Эрик Леншерр, – в некоторой растерянности отозвался Эрик и отхлебнул Маккалан. «Лет восемнадцать выдержки, не меньше», – мелькнуло в голове.
– Вы знаете, а это очень неплохая идея – насчет электрофизиологии, – словно продолжая начатый ранее разговор, сообщил Ксавьер. – Если всерьез заниматься изучением вашей мутации, то начинать имеет смысл именно со снятия потенциалов с ладоней. У вас же контроль над магнитными полями на руки завязан, да? И, конечно, энцефалограмма у вас должна быть крайне любопытной.
Эрик пораженно смотрел в излучающие беспардонное любопытство синие глаза и чувствовал себя лягушкой, распластанной на препаровальном столике. Интересно, где он такое видел? Выскочил же этот образ откуда-то?
Ксавьер слегка нахмурился, посерьезнев:
– Вы страдаете от амнезии? – сочувственно, как показалось Эрику, спросил он.
Это было уже слишком. Нет, на самом деле «слишком» было все, начиная с угаданного Маккалана, но это стало последней каплей. Или Эрик просто справился наконец с изумлением и вернул себе способность внятно изъясняться по-английски.
– Откуда вы знаете? Про магнитные поля и амнезию?
– У вас свои трюки, у меня – свои, – с явным удовольствием отозвался Ксавьер, каким-то странным жестом поглаживая пальцами висок.
И только спустя секунд десять Эрик понял, что губы у того при этом не двигались. Если не считать за движение лукавую улыбку.
«Не считать», – так же, не раскрывая рта, подтвердил Ксавьер.
«И это не чревовещание», – Эрик тщательно сформулировал эту мысль, но произносить не стал, внимательно наблюдая за собеседником.
«Нет», – безмолвно ответил Ксавьер и рассмеялся.
– Вы читаете мысли, – заключил Эрик вслух.
Это казалось абсолютно немыслимым, невероятным… примерно как управление металлом при помощи собственного магнитного поля.
– Совершенно верно, – Ксавьер убрал руку от виска и вернулся к обычной речи. – Я телепат. И такой же мутант, как вы.
– Мутант? – Эрику не понравилось слово.
– Да, мутант – то есть носитель мутации. Это генетический термин, означающий изменение, произошедшее в одном из генов. Вы же имеете представление о генетике?
– Поверхностное, – честно ответил Эрик. Работами в этой области биологии он в своих поисках действительно практически не интересовался, считая, что к его особенности они отношения иметь не могут. По-видимому, он был неправ.
– Вся информация о том, кем мы являемся и как функционирует наш организм, записана у нас в генах. Эта информация передается из поколения в поколение, именно поэтому дети похожи на своих родителей. Но изредка в каком-то из генов происходят спонтанные изменения, приводящие к возникновению принципиально нового признака. Как правило, при этом в организме что-нибудь непоправимо ломается, конечно, и он погибает. Но иногда, намного, намного более редко, вновь возникший признак открывает перед видом новые возможности, и тогда… Вы знаете, что такое вид?
– Да.
– Отлично! Так вот, очень редко мутация позволяет своему носителю обрести новые, полезные способности, дающие ему преимущество в борьбе за существование. Именно такие мутации и являются движущей силой эволюции.
– И ваша мутация – как раз из таких.
– И ваша – тоже! Я думаю, что мы присутствуем – и даже участвуем – в рождении нового вида. Если наши способности закрепятся – то есть, если наши дети или хотя бы внуки или правнуки будут обладать теми же способностями…
Эрик на мгновение представил себе Ксавьера старым, лысым и сидящим в кресле в окружении многочисленных отпрысков – и потряс головой, прогоняя безумную картинку. Самым бредовым в ней было то, что часть детишек походила вовсе не на синеглазого телепата, а на самого Эрика, каким тот себя помнил в довоенные годы.
– Какая богатая у вас фантазия, друг мой, – с тихим смешком пробормотал Ксавьер, вновь поглаживая пальцем висок. Эрику показалось, что тот смутился. – Впрочем, не то чтобы совсем неосуществимая.
Перед мысленным взором Эрика возникла та же картина, подвергшаяся некоторой редакции: у части детишек теперь была ярко-синяя кожа и, кажется, даже чешуйки.
– Вы знаете, – продолжил тем временем Ксавьер, – у меня есть сестра. Названная, но это неважно. Важно, что она тоже мутант. Я должен обязательно вас с ней познакомить!
Некоторое представление о генетике у Эрика все же было.
– Ты что, пытаешься поставить скрещивание? – грубовато спросил он, но обсуждать такую идею в цивилизованном ключе как-то не получалось.
– Господи, нет, конечно! Это шутка была! Честное слово, – и Ксавьер уставился на него во все свои синие глаза, старательно демонстрируя искренность.
А Эрику внезапно пришла в голову не очень приятная мысль.
– И ты можешь убедить меня в этом? Не только читать мысли, но и внушать их – можешь?
– Могу, – резко посерьезнев, ответил Ксавьер. – Но не буду.
Почему-то Эрик ему поверил. И почему-то был уверен в том, что свои способности Ксавьер для этого не задействовал.
А вот прочитать реакцию Эрика – явно прочитал. Улыбнулся расслабленно и вернулся к начатому:
– Я в самом деле хочу познакомить тебя с Рэйвен – моей сестрой. Понимаешь, Эрик, я давно пришел в к выводу, что таких, как мы, не может быть только двое. Но вот встретил другого мутанта – если не считать Рэйвен – впервые. И это так здорово, – Ксавьер неожиданно заинтересовался содержимым собственного стакана, и Эрик подумал, что тот, похоже, на несколько лет моложе его.
– А для Рэйвен это еще важнее, – продолжил Ксавьер, поднимая взгляд. – Ей сложнее, чем нам. У нее мутация… В общем, увидишь. Ты же нигде не остановился пока?
– Нет, – несколько ошарашенный резкой сменой темы, ответил Эрик.
– Погостишь у нас?
5.
Чарльз Ксавьер оказался не только телепатом, но и профессором – это в тридцать-то лет! А еще – очень и очень богатым человеком. Они с сестрой были американцами, но купили в Оксфорде дом, когда Чарльз поступил учиться в университет. Родители у них, судя по всему, умерли, и уже давно – ни Чарльз, ни Рэйвен никогда их не упоминали, а Эрик не решался расспрашивать. Рэйвен тоже училась – на официантку, Эрик понятия не имел, что эта профессия требует какого-то специального образования, но постарался оставить свое удивление при себе. Хотя сохранить что-то в тайне в присутствии телепата… Эрик мог только надеяться, что Чарльз не сочтет его удивление признаком неуважения к Рэйвен.
Рэйвен… Когда Чарльз их познакомил, она выглядела как миловидная блондинка с несколько кукольной внешностью, встреть Эрик такую на улице или в баре – не задержал бы взгляда. Но когда Чарльз объяснил ей, что Эрик тоже мутант, и она приняла свое настоящее обличье… Это было потрясающе. Нечеловеческое совершенство, настолько яркое – синее! пронзительно синее, – что Эрик просто не нашел слов чтобы это высказать. Похоже, умение делать комплименты не значилось среди его навыков, обретенных в забытой взрослой жизни. Сама же Рэйвен, судя по всему, свою истинную внешность не только не ценила, но и не любила, почти все время проводя в виде типовой блондинки. Даже дома, среди своих. Эрик как-то попытался ей объяснить, насколько привлекательней ему кажется ее настоящий облик, но девушка ему, кажется, не поверила. В общем, и правильно – убеждать женщину в ее привлекательности следует отнюдь не словами, это даже Эрик с его позабытым опытом понимал. Но не соблазнять же сестру человека, гостеприимством которого пользуешься?
Тем более что гостеприимство было всеобъемлющим и сокрушительным. Эрику не только выделили комнату и порывались накормить каждый раз, как он появлялся в общей комнате или на кухне, но и выдали сразу ключи от дома – потрясающая беспечность по отношению к совершенно незнакомому человеку. Не будь Чарльз телепатом, способным отследить намерения своего гостя в любой момент времени, Эрик наверняка посчитал бы его наивным дурачком – и сделал бы ошибку. Впрочем, он и так ее сделал, предположив, что Чарльз очень общительный парень, легко и часто сходящийся с новыми людьми. Из тех, что в детстве упорно тащат домой каждого бездомного щенка или котенка, встреченного на улице.
Вот и Эрику он сразу предложил помощь в изучении его способностей, добился несколько растерянного согласия и на следующий же день после знакомства потащил в университет, устраивать на работу в отделение физики.
– Если ты будешь работать на кафедре, у тебя будет допуск к оборудованию, необходимому для проведения экспериментов по электрофизиологии, – с энтузиазмом вещал Чарльз по дороге, пока Эрик пытался понять, во что он позволил себя втравить. – Я, конечно, не бог весть какой специалист в этой области, но знаю, с кем можно проконсультироваться – не вдаваясь в детали, разумеется.
– Рейнольдс? – вспомнил Эрик фамилию чопорного англичанина, с которым ему так и не удалось пообщаться.
– Точно! Ты читал его работы?
– Да.
– Он, конечно, жуткий зануда, но голова у него варит. Я с ним поговорю.
И поговорил. И с Рейнольдсом, и с деканом физического отделения, и с профессорами на кафедре электродинамики, куда устроил Эрика лаборантом… Эрик честно его предупредил, что либо не имеет никакого образования, кроме школьного, либо забыл все, чему учился, но Чарльза это не остановило.
– Для работы лаборанта образования не требуется. Зато она даст тебе возможность понять, интересна ли тебе наука в принципе, и если да – здесь у тебя больше шансов получить неформальное образование, чем где-либо еще. Или подготовиться к поступлению в университет, если ты решишь, что тебе нужен диплом.
– Тебе не кажется, что ты слишком забегаешь вперед?
– Нет! Это же дополнительные возможности, Эрик, чем больше возможностей – тем лучше.
Эрик не нашелся, что возразить. Впрочем, работать в университете ему в самом деле понравилось. Уж точно больше, чем на заправке.
И только спустя пару недель Эрик понял, что его новоявленный друг совсем не такой компанейский парень, как он посчитал сначала. Нет, Чарльз был ровно любезен и приветлив со всеми, с кем им приходилось сталкиваться, но при этом неизменно выдерживал дистанцию, ограничиваясь светским, ни к чему не обязывающим общением. И только с самим Эриком Чарльз, казалось, забывал о своих тщательно выстроенных барьерах, и становился по-настоящему открытым и искренним. Ну, или Эрику хотелось думать, что он таким становится.
Эрик вообще плохо его понимал. Никак не мог взять в толк, зачем Чарльзу понадобилось так с ним возиться, не просто помочь, а впустить в свою жизнь и дом, практически семью… Единственное приходившее в голову объяснение – что Чарльза настолько заинтересовала мутация Эрика – казалось совершенно неудовлетворительным. Конечно, здорово было понять, что ты не один такой ненормальный, и что у этой ненормальности существует какое-то вменяемое научное объяснение, только Чарльз-то это все знал и так, у него Рэйвен была, и собственная лаборатория. Но никаких корыстных или злонамеренных мотивов Эрик ему придумать не сумел и смирился. С заботой, с почти постоянным присутствием в жизни и с неуемным любопытством, толкавшим их на все новые эксперименты.
– Ты – как эти белки, – не выдержав, как-то сказал Эрик, когда они после работы шли домой через парк, и нахальная серая зверушка умудрилась взобраться по его штанине и залезть в карман в поисках лакомства, которого там отродясь не водилось. – Никогда не знаешь, где надо остановиться.
– А по-моему, она прекрасно знает, – ехидно возразил Чарльз, наблюдая, как Эрик ссаживает животное на дорожку, – что ты не причинишь ей вреда.
«Как и мне», – услышал Эрик у себя в голове и вздохнул, понимая, что Чарльз прав. Причинить вред ему Эрик не смог бы ни при каких обстоятельствах.
Хотя в лоб дать иногда хотелось. Особенно, когда Чарльз заводил очередную волынку на тему вреда курения. Эрик и так, если не было дождя, уходил с сигаретой на задний двор, а если был – курил на кухне у вытяжки. Хозяйничавшей там Рэйвен это совершенно не мешало, по ее собственным словам.
6.
Работать в лаборатории было интересно, но непросто: большая часть чувствительных измерительных приборов в присутствии Эрика начинала барахлить. По счастью, он это понял прежде, чем сотрудники лаборатории сумели проследить связь между появлением нового лаборанта в непосредственной близости от той или иной установки и артефактами, этой установкой выдаваемыми вместо ожидаемых по теоретическим расчетам результатов. Эрик уже настроился было на увольнение, но потом рассказал о ситуации Чарльзу, который с неподдельным интересом спросил, не может ли Эрик как-то контролировать поле, которое, судя по всему, излучает в постоянном режиме. Это подало Эрику идею, и в течение следующей недели он старался избегать тех комнат колледжа, в которых в данное время шли эксперименты, зато задерживался после работы и, по выражению Чарльза, который вскоре поймал Эрика за этим занятием, «издевался над осциллографом». На нем оказалось очень удобно контролировать степень воздействия на электромагнитное поле, в котором находился прибор – сигнал сразу визуализировался.
Через несколько недель Эрику удалось взять собственное излучение практически под полный контроль – единственное, что по прежнему вызывало возмущение в осциллографе, это если Эрик хватался за него рукой. Или другой частью тела – из чистого любопытства он проверил еще колено, бедро и лоб. На последнем многострадальный осциллограф сгорел.
Эрик прожил у Ксавьеров почти два месяца, когда до него дошло, что, вообще-то, он вполне может снять себе квартиру. Жилье в Оксфорде было дорогим, но и платили в университете хорошо, даже лаборантам. Но стоило заикнуться об этом в разговоре с Чарльзом, тот страшно обиделся. Как-то совершенно по-детски: разорвал телепатический контакт, который устанавливал с Эриком при каждом удобном случае, пробормотал невнятно:
– Нет, конечно, если мы тебя стесняем…
– Чарльз! – Эрик поймал его за рукав, – я думал, это я вас стесняю.
– Чем? Чем ты можешь нас стеснять? С чего ты вообще… Я не понимаю, мы что, чем-то тебя обидели?
Право, это было бы смешно, не выгляди Чарльз настолько расстроенным.
– Разве у меня в голове не написано, обижен я или нет?– попытался пошутить Эрик. – Или ты не можешь прочитать?
– Не хочу, – уставившись себе под ноги, буркнул Чарльз.
Эрик нахмурился. Что-то определенно было не так.
– Почему не хочешь?
Чарльз помолчал, покачиваясь с пятки на носок, потом проговорил с явной неохотой:
– Я пробовал. Один раз, давно. С Рэйвен.
– Пробовал – что? – не понял Эрик.
– Разобраться в ее чувствах, когда мы поссорились. Ну, вот так – посмотрев, что происходит у нее в голове.
Чарльз снова замолчал, и Эрик, помедлив, спросил осторожно:
– У тебя не получилось? Разобраться?
– Почему, получилось. Только ей это не понравилось. Сильно не понравилось. И она запретила мне читать ее мысли.
– Ясно, – Эрик мог себе представить, насколько это тяжело – не иметь возможности быть собой даже с самым близким человеком. – Надолго?
– Что? – Чарльз поднял, наконец, голову и посмотрел на него непонимающе.
– Запретила – надолго?
– Навсегда.
Эрик даже не сразу понял – в голове не укладывалось.
– Ты хочешь сказать, что вы живете вместе, знаете о мутациях друг друга, но ты не можешь использовать свою? Никогда?
Чарльз кивнул. Эрик выругался. Он помнил себя мутантом всего полгода, даже меньше, но даже представить не мог, как это возможно – постоянно подавлять свои способности и держать себя в узде не где-нибудь, а дома. Там, где свобода нужнее всего, где хочется расслабиться, а не контролировать каждый шаг и вздох... Бедняга Чарльз. Что ж, теперь Эрик хотя бы понимал, почему тот так за него ухватился. Быть принятым и понятым – Эрик ведь и сам купился именно на это, потому и жил у Чарльза до сих пор. Хотя порой и чувствовал себя объектом благотворительности.
– Читай, – Эрик осторожно взял Чарльза за запястье и поднес его руку к его же виску. –Если мне что-то не понравится – я скажу. Но запрещать не стану, даю слово.
Не прошло и недели, как он нарушил свое обещание.
Был вечер пятницы, Рэйвен ушла с однокурсницей в кино, а мужчины засиделись в гостиной за бутылкой любимого обоими Маккалана, когда, неожиданно для Эрика, Чарльз заговорил о его амнезии.
– Я почитал кое-какую специальную литературу, проконсультировался с нашими нейрофизиологами, и думаю… Нет, знаю, что могу тебе помочь.
Эрик подавил невесть откуда возникшее желание заявить, что помощь ему не нужна – он столько раз принимал ее от Чарльза, что надо было быть полным идиотом, причем идиотом неблагодарным, чтобы ляпнуть подобное. Вместо этого он постарался уточнить, что Чарльз имеет в виду. Возможно, Эрик неправильно его понял.
– Твою память, конечно. Я уверен, что могу ее восстановить. – Чарльз явно хотел сказать что-то еще, даже начал: – Видишь ли…
Но Эрик не стал слушать.
– Нет.
– Прости, что?
– Нет. Я не хочу.
– Эрик, уверяю тебя, я никогда не стал бы предлагать, если бы не был абсолютно, на сто процентов уверен, что это безопасно. Но если ты сомневаешься, я могу для начала вытянуть только одно какое-то воспоминание, из тех что находятся… с краю, наверное так. В моем восприятии…
– Нет, – Эрик отставил бокал и резко поднялся на ноги. Хотелось… бежать? Он раздраженно передернул плечами и повторил, глядя растерявшемуся Чарльзу в глаза: – Нет. Я не сомневаюсь. Я совершенно точно этого не хочу. Категорически.
– Но…
– Не лезь в мою память! – не выдержав, рявкнул Эрик. – Никогда! Ясно?
– Да, – тихо ответил Чарльз. Глаза у него… потухли. Эрик всегда считал это выражение фигурой речи, но сейчас пронзительная синева радужки Чарльза в самом деле как-то поблекла, стала почти серой. Эрик даже обернулся на стоявший возле их кресел торшер – нет, тот горел по-прежнему ярко. Очень хотелось выругаться, но толку?
Эрик прошелся по комнате, остановился, заставил себя вновь опуститься в кресло.
– Чарльз, послушай, ты ведь читаешь мои мысли, так неужели ты не понимаешь, почему я не хочу, чтобы ты восстанавливал мне память?
– Нет, – еще тише произнес тот. – Прости, друг мой, не понимаю.
Это было странно. Чарльз не отличался душевной черствостью и, хоть был натурой увлекающейся, никогда не ставил свой исследовательский интерес выше чужого благополучия. По крайней мере, до сих пор – ни разу. Чарльз едва заметно болезненно поморщился, и Эрик понял, что тот все еще его читает. Постарался подавить не к месту вылезшую подозрительность и проанализировать ситуацию.
– Скажи, ты когда читаешь мысли – в какой форме их воспринимаешь?
Чарльз поднял голову, посмотрел внимательно. Он анализировать умел. Пожалуй, даже лучше Эрика.
– Как образы. То, что человек видел, слышал… Или как речь – если человек достаточно четко формулирует свои мысли.
– В течение какого периода?
– Могу читать? – недоуменно нахмурился Чарльз. – Не знаю, я не пытался определить верхнюю границу. Несколько часов…
– Нет, – перебил его Эрик. Он, кажется, понял, в чем дело. – Я имел в виду сформулированные мысли – за какой период времени ты можешь их уловить? Ты считываешь только то, что я думаю сейчас, или то, что я думал час назад, два? Утром? Неделю назад?
– Только то, что сейчас. Но я слышал твои мысли утром, и вчера, и неделю назад, и я их помню. Так что не понимаю, какая разница…
– Большая. Ты не слышал, о чем я думал до того, как приехал в Англию.
– А. – Чарльз всегда соображал быстро. – И о чем же ты думал, что заставило тебя принять это решение?
– Не копаться в своем прошлом? – уточнил Эрик, чтобы быть уверенным, что они понимают друг друга.
– Да.
– Я думал, что навыки, выработавшиеся в течение жизни, то, что человек умеет делать, очень много говорит о том, кто он такой. Если человек хорошо умеет плавать, знает, как делать искусственное дыхание, как вытащить утопающего из воды – логично предположить, что он работал спасателем. Согласен?
– Безусловно, – Чарльз слегка кивнул, внимательно глядя на него. – И какие же навыки сохранились у тебя?
Эрику внезапно захотелось прекратить этот разговор. И попросить Чарльза не читать его – по крайней мере, сейчас, пока он не загонит эти мысли куда подальше.
– Хорошо, давай отложим этот разговор, – с едва заметной обидой предложил Чарльз. –Вв самом деле, уже поздно.
«Дело не в том, что я тебе не доверяю, – подумал Эрик. Произносить это вслух было… неловко. – Я потерять тебя боюсь».
– «Кто такой» – многозначное выражение, – очень серьезно произнес Чарльз. – Умения человека определяют его род занятий. Профессию. Но не личность. Учитель может быть хорошим человеком, а может быть плохим. И врач. И водитель такси, и повар. Любой из них может быть порядочным человеком, а может – мерзавцем, как это ни прискорбно. Какой ты человек – я знаю. Я не знаю только, чем ты занимался.
«Воровал и убивал», – Эрик не хотел этого думать, оно сформулировалось само. Впервые – вот так, без эвфемизмов и умалчиваний.
Чарльз уставился на него расширившимися глазами. Все-таки прочитал.
– Прости, я не думал, – растерянно пробормотал он. – Мне казалось, я тебя убедил, что мне можно доверять.
– Тебе-то можно, – горько сказал Эрик.
– Почему ты решил, что тебе – нельзя? – Чарльз уже опомнился и говорил почти жестко. – На основании каких данных ты сделал подобное заключение? Какие именно навыки у тебя сохранились и почему ты считаешь, что интерпретировал их единственно возможным – и верным – образом?
– Я умею драться. Профессионально. Знаю, куда бить, чтобы вывести человека из строя. Владею разными видами оружия. Знаю, как допрашивать и как вести себя на допросе. Ну, допустим, последнее – это лагерь. А остальное?
– Армия, полиция, любая силовая структура.
– Я знаю, где и как можно изготовить поддельные документы. В разных странах.
– Разведка.
Эрик покачал головой.
– Меня бы искали. Найти было несложно.
– Во-первых, если ты был под прикрытием, могли и не найти. Во-вторых, может быть, и нашли. Но выяснили, что ты потерял память и сочли нецелесообразным восстанавливать контакт. Ты же рассказывал, что тебе быстро оформили вид на жительство – это, вообще говоря, не очень обычно.
Эрик задумался. Это могло быть правдой. И объясняло и привычку к достаточно обеспеченной жизни, и отсутствие академического образования при многочисленных практических навыках, и… все прочее, что он мог вспомнить.
Но версия международного террориста объясняла все ничуть не хуже.
– Нет. Хуже, – убежденно заявил Чарльз. – Ты слишком хороший человек для этого.
У любого другого, подумал Эрик, это прозвучало бы наивно и нелепо. Но только не у Чарльза. Эрику очень хотелось ему верить.
– Так поверь, – улыбнулся Чарльз.
Эрик медленно покачал головой.
– Нет. Ты можешь ошибаться, а я не могу рисковать.
Чарльз подался вперед, явно желая возразить, но Эрик накрыл его руку своей и повторил:
– Нет. Я не хочу. Пусть все остается, как есть.
– Я считаю, что ты неправ, – упрямо поджав губы, ответил Чарльз, но тут же добавил: – но я уважаю твое желание.
– Спасибо.
7.
К весне на кафедру поступили новые осцилографы, и Эрик продолжил свои подпольные эксперименты на паре старых. Правда, уже в более аккуратном режиме – за прошедшее время он успел убедиться в том, что на потерю оборудования его «коллеги» реагируют примерно как детишки в песочнице, если отобрать у них лопатку и формочки. Чарльз очень смеялся, когда услышал эту ассоциацию, а потом вдруг погрустнел, наткнувшись на воспоминание, всплывшее у Эрика в памяти. Он так и не понял, почему. Лопатка у него была желтая, формочки – красные и зеленые, дети, несмотря на ссору, выглядели счастливыми… Хорошее воспоминание.
Кстати, Эрик вскоре обнаружил, что хорошие воспоминания способствуют успешности проводимых опытов. Проще говоря, когда он думал о чем-нибудь приятном и был спокоен, контролировать свое излучение получалось не только по силе воздействия, но и по его характеру. Судя по всему – те самые частоту, длину волны и поляризацию, о которых Эрик читал в учебниках, выданных ему завкафедрой, когда тот обнаружил, что новый лаборант всерьез интересуется физикой. Изучать теорию было достаточно интересно, но ставить опыты, в том числе и на себе, Эрику нравилось много больше. «Настоящий экспериментатор», – смеялся Чарльз, но как-то необидно.
Эрик пытался найти способ измерить частоту и длину испускаемых его организмом волн, когда обнаружил – практически случайно, что может не только блокировать свое воздействие на электронный луч осцилографа, но и направлять его. Это было куда интереснее, чем тягать железки. А еще интереснее оказалось «прослушивать» кафедральные установки, оборачивая свои способности вспять, заставляя их работать не «на передачу», а «на прием». В начале мая Эрику удалось таким образом выловить «блоху» в разработке, над поимкой которой уже полгода бились в одной из лабораторий. Он как раз выходил из колледжа и обдумывал, как бы поделикатнее попросить Чарльза подкинуть мысль о найденной ошибке в голову одного из сотрудников кафедры, когда услышал:
– Здравствуй, Эрик.
У обратившейся к нему женщины были длинные светлые волосы, она была молода и очень красива, но ее улыбка почему-то вызывала смутное беспокойство.
– Добрый вечер. Простите, я вас знаю?
– Интересный вопрос. Строго говоря, Себастьян нас так и не познакомил, но я надеялась, что ты меня запомнил.
Беспокойство сменилось полноценным чувством опасности. Эрик давно ждал, что прежняя жизнь его нагонит – что ж, вот и дождался.
– Должен вас огорчить – я вообще ничего не помню с осени сорок четвертого до прошлого лета. У меня ретроградная амнезия.
Женщина сузила глаза, и Эрик ощутил прикосновение чужого разума. Это совершенно не походило на то, как читал мысли Чарльз, контакт воспринимался совсем по-другому, и все-таки это был именно он.
– Прекратите.
– Ты чувствуешь проникновение?
Эрик не стал отвечать. Не видел смысла – заставить мысли о Чарльзе исчезнуть из активной памяти он был не в состоянии, а значит, скрыть их все равно не получится.
– О, ты нашел себе своего собственного телепата? Да еще и не одного, а с девчонкой-хамелеоном. Неплохо. Не зря Себастьян считал тебя перспективным.
«Кто такой Себастьян?» – Эрик не хотел этого спрашивать, он вообще ничего не хотел знать о той жизни, но разум ему не повиновался.
Девушка мило улыбнулась, отвечая на его мысли:
– Себастьян – мутант, который тебя создал.
Сознание на секунду полыхнуло иррациональной паникой, которую Эрик тут же подавил: он прекрасно помнил свое детство, никто его не «создавал», он был обычным мальчишкой, которого родила и вырастила мама.
– Да-да, конечно. И сейчас ты тоже – совершенно обычный, – улыбка стала издевательской, и Эрику больше не казалось, что его непрошенная собеседница красива. – Как и твой читающий мысли приятель и его синяя сестричка.
– Хотите сказать, что их тоже «создали»? – это было заведомой чушью, у Ксавьеров не было никакой амнезии, и хоть они не рассказывали Эрику о своих родных, он был уверен, что никаких таинственных «Себастьянов» среди них не числилось. Значит, девица просто врет.
– Нет. Их – нет, – она плотнее запахнула свой белый плащик, вздохнула демонстративно. – Какая жалость, что ты ничего не помнишь. Я так надеялась тебя порадовать новостью.
«Какой?» – снова подумалось непроизвольно, и старательно транслируемое вдогонку: «Я не хочу этого знать, не хочу!» только вызвало еще одну издевательскую улыбочку.
– О его смерти, разумеется. Такой нелепой, что даже смешно. Ты оценишь.
Ее ирония показалось Эрику вымученной. Девушку вовсе не радовала эта смерть. Так почему она должна радовать Эрика?
– Ну, ты так старался его убить…
Он не хочет этого знать. Это было – не с ним, а с тем, другим, Эриком Леншерром, который умел стрелять в темноте на слух и давать взятки полиции. Эрик нынешний вполне мог поверить, что тот старался кого-то убить, а возможно, и убил. И радовался чужой смерти. Но это был не он. Не тот, кого ждут к ужину Чарльз и Рэйвен.
– Вы можете перестать улыбаться? – чтобы перестать о чем-то думать, надо переключить мысли на другое. Например, на странное поведение этой девицы. – Вам не идет.
Она рассмеялась. Кажется, вполне искренне.
– Боюсь, в данной ситуации это выше моих сил. Ты слишком забавный.
– В самом деле?
Зачем она его нашла? Ищет замену этому погибшему, о котором все время говорит? Тогда она пришла не по адресу. То, что они оба – мутанты, еще не повод иметь с ней дело. Чарльза Эрик ценит вовсе не за то, что тот телепат.
– О да, очень, – ради разнообразия девушка ответила на его слова, а не мысли. – Ты так смешно себя боишься. Неужели даже не спросишь, почему ты так хотел убить Себастьяна?
– Нет. Мне это не интересно, – холодно ответил Эрик. Повернулся и пошел прочь.
– Лондон, отель Дорчестер, – прозвучало за спиной. – Если передумаешь – найдешь меня там. Моя фамилия – Фрост.
Он не стал оглядываться.
Чарльз почувствовал неладное с порога. Потянулся пальцами к виску, замер, вопросительно приподняв брови: «Можно?» Эрик устало кивнул.
– Что случилось? Чарльз, Эрик! – всполошилась накрывавшая на стол Рэйвен.
– Наш друг столкнулся еще с одним мутантом, – опустив руку, ответил Чарльз. Казалось, состояние Эрика, выжатого разговором с незнакомкой как лимон, передалось ему при контакте, словно из сосуда в сосуд перелилось.
– К сожалению, эта девушка… – продолжил было Чарльз, но Рэйвен его перебила.
– Девушка?
Эрик понадеялся, что ревнивые нотки в ее голосе ему все-таки почудились.
– Девушка, молодая женщина, не знаю. Встретила меня после работы и стала доказывать, что у нее есть информация, которая может меня заинтересовать.
Ему не хотелось вдаваться в подробности, и Чарльз это понял.
– Эрик отказался с ней разговаривать, но его это расстроило, – объяснил он сестре.
– Почему? – непонимающе нахмурила бровки Рэйвен, и Эрик в очередной раз пожалел, что она предпочитает эту блонидинистую внешность своему природному облику. В нем ее мимика не казалась такой карикатурной.
«Прости, Чарльз», – подумал Эрик виновато.
«За что? Ты прав. Но ей сложно принять свое отличие от других – слишком уж оно заметно».
«Я знаю».
– Потому что она пыталась мне напомнить о том, чего я вспоминать не хочу, – произнес он вслух.
– Ты имеешь в виду Аушвиц? – излишней тактичностью Рэйвен никогда не отличалась, но Эрику это даже нравилось. Он ценил честность, а Чарльз иногда ей жертвовал ради душевного комфорта собеседника.
– Не только. Судя по всему, в моей памяти было много такого, о чем стоило бы забыть.
– Но, может, там было и много того, что стоит помнить?
– Вряд ли.
Эрику захотелось свернуть разговор – он уже обсуждал это с Чарльзом, и даже с этой непонятной Фрост сегодня… Может, хватит?
– Так что у нас на ужин? – тут же сменил тему Чарльз. – Рэйвен, я надеюсь, на этот раз он хотя бы не подгорит?
– Ой! – и девушка унеслась на кухню.
– Она неисправима, – улыбнулся Эрик и добавил: – Спасибо.
– Не за что. К сожалению, моя сестра неисправима не только в области кулинарии.
– Ничего.
Эрик опустился в кресло, откинулся на спинку и вытянул ноги, скрестив их в лодыжках. Все-таки сегодняшняя встреча очень его вымотала.
– Чарльз, скажи…
– Да?
– Ты же посмотрел мои воспоминания о разговоре с Фрост?
– Мне казалось, ты был не против…
– Разумеется, я был не против, – отмахнулся Эрик. Излишняя щепетильность Чарльза временами раздражала. – Скажи, какое впечатление она на тебя произвела? Может она представлять угрозу?
Чарльз с сомнением покачал головой.
– Я не знаю, Эрик… Я не привык мыслить такими категориями. Но мне показалось, что ее к тебе привело не простое любопытство. Скорее, она надеялась решить какие-то свои проблемы.
– Чтобы это понять, телепатом быть не обязательно.
– Так я и сужу не как телепат, – пожал плечами Чарльз. – У меня же не было возможности прочитать ее мысли.
– А если бы была? – быстро, не давая себе времени передумать, спросил Эрик.
Чарльз развернулся в своем кресле, посмотрел внимательно:
– Ты спрашиваешь, сумею ли я прочитать другого телепата?
– Да.
– Возможно. Полагаешь, нам стоит воспользоваться предложением и нанести ей визит?
Втягивать Чарльза в эту историю не хотелось смертельно, но чем больше Эрик думал о встреченной им женщине, тем более опасной она ему казалась. Он даже приблизительно не мог понять, что у нее на уме, и что она собирается делать дальше. А ведь она знала не только о его прошлом и способностях, она знала о Чарльзе с Рэйвен. И черт ее знает, эту Эмму Фрост, как она собирается использовать эту информацию.
Впрочем, Эрик мог поехать и один. Существовали разные способы узнать, что у этой странной блондинки на уме. В том числе и не требующие привлечения телепата. Эрик вдруг очень четко, в деталях представил себе один из этих способов – и испугался.
Глянул быстро на Чарльза – считал ли. Глаза у того были квадратные.
– Все еще думаешь, что я был разведчиком? – с трудом выдавливая слова через перехваченное внезапным спазмом горло, спросил Эрик.
– Разведка, – таким же хриплым голосом ответил Чарльз, – не всегда действует… законными методами.
Уверенным он не выглядел.
– И ничего у меня не подгорело, – заявила Рэйвен, входя в комнату с большим блюдом запеченной баранины.
– Это же замечательно! – тут же воскликнул Чарльз, принимая у нее ношу. – Эрик, идем к столу!
Эрик вымученно улыбнулся и тоже поднялся с кресла, невольно удивляясь тому, как Рэйвен не замечает, насколько искусственна веселость ее брата.
8.
Эмма Фрост их удивила. Дважды. Сначала – шикарным отелем с видом на Гайд-парк. «Каковы бы ни были проблемы этой девушки, они явно не носят финансового характера», – заметил Чарльз, проходя мимо швейцара у дверей. То, что она была готова к визиту Эрика, напротив, не удивляло. Портье спросил их имена и, услышав фамилию Эрика, не просто сообщил, в каком номере остановилась «мисс Фрост», но даже отправил мальчика-посыльного их проводить. На втором этаже, где располагался номер Фрост, Чарльз приложил пальцы к виску и мягко убедил юношу, что дальше их провожать нет необходимости.
– И часто ты так? – не удержался от вопроса Эрик.
– Это для его же блага! Ты же сам говоришь, что она может быть опасна.
– А смущаешься почему?
– Эрик! Мы зачем сюда пришли?
– Это простой вопрос, Чарльз. Ответ много времени не займет. Ты что, часто так делаешь?
– Нечасто, – раздраженно прошипел тот. – И не с тобой. И только когда это не причинит вреда.
– Ясно.
– Что тебе ясно? Я…
– Все нормально, – Эрик чуть сжал его предплечье. – Ты прав. Пойдем.
Но сознавать не идеальность Чарльза оказалось неожиданно приятно.
– Тоже мне, нашел святого, – недовольно пробормотал тот.
Фрост распахнула дверь прежде, чем Эрик успел постучаться, и удивила их во второй раз. Она выглядела живой статуей. Выточенной из цельного куска горного хрусталя.
– Красиво, – сказал Эрик.
– Черт, – сказал Чарльз, отнимая руку от виска. – Я ее не слышу, совсем.
– Разумеется, не слышишь, – улыбнулась статуя. – И твои железки на меня тоже не подействуют, пока я в такой форме, – сообщила она Эрику.
Наверное, надо было начать переговоры. Спросить, зачем она хотела его видеть, раз уж дала этот адрес. А то и вовсе предоставить Чарльзу вести беседу – он прекрасно умел убеждать и без помощи своего дара. Наверное.
Эрик немного поварьировал частоту и длину испускаемых им волн – измерять он их пока не научился, но вот чувствовать и управлять – вполне, – и хрустальная броня отозвалась глубоким мелодичным звоном, плавно переходящим в гул.
Фрост рванулась к ним, но не добежала, рухнув на густой синий ковер. Звук стал еще ниже, скорее всего, Чарльз его даже уже не слышал. Сверкающие грани безупречного тела мутантки начали покрываться мелкой сеткой трещин.
– Эрик! Хватит!
Да, пожалуй. Она им нужна живой и вменяемой. Эрик погасил сигнал и в наступившей тишине отчетливо услышал, как Чарльз громко сглотнул. Черт.
Фрост вернула себе человеческий облик и, с трудом поднявшись с пола, присела на краешек кресла. На ней был тоненький белый пеньюар поверх такой же тоненькой шелковой ночной сорочки. Эрику стало неловко.
– Я бы предложил вам одеться, – неожиданно спокойно произнес Чарльз, – но думаю, в данной ситуации всем нам будет проще обойтись без формальностей.
Он поднес пальцы к виску, Фрост ответила угрюмым взглядом, но промолчала.
«Читал» Чарльз довольно долго. Эрику надоело ждать, и он опустился во второе кресло, закинув ногу на ногу.
В конце концов Фрост не выдержала:
– Ничего я о нем больше не знаю! И ни о ком не знаю. Оставь меня в покое!
Чарльз помедлил еще минуту, потом опустил руку. Фрост закрыла глаза и осела в кресле.
– Мы можем идти, – обернувшись к Эрику, негромко произнес он. – Она нас не вспомнит.
– Ты стер ей память?
«Ты и это можешь?»
– Да. Могу. Она спит, пойдем.
окончание в первом каменте.
-
-
12.12.2011 в 10:41Мне сказали у Эрика взгляд "Так это ты скурил мою воблу?"))
-
-
12.12.2011 в 10:44у Эрика взгляд "Так это ты скурил мою воблу?"
точно! читать дальше
-
-
14.12.2011 в 10:22И спасибо автору за фик)
-
-
14.12.2011 в 11:36-
-
21.12.2011 в 21:45